Термин Национальная Инновационная Система (НИС) достаточно новый, ему всего 10 лет. Раньше мы тоже говорили о похожих вещах, но употребляли другие термины: сфера НИОКР, цикл НТП и т.д. Однако это немного другой взгляд. Трансформацию этих взглядов и представлений я постараюсь обсуждать через призму изменений НИС, какая она была в СССР и во что она превращается. При этом меня лично интересует больше всего как меняется при этом система управления этими процессами, системами.

Я бы так построил свое сообщение:
Первая часть - советская инновационная система.
Вторая - что случилось с ней в 90-е годы. Что хотели? Что реально произошло?
И в конце - альтернативы. Как жить дальше, а, главное с кем? С Западом, Востоком, самим по себе…? Но все это в основном через призму того, что сейчас иногда называют технологической платформой - сектор, где тесно связаны образование, наука и производство. В сфере НИОКР - создаются знания, которые с помощью других людей трансформируются, превращаются в реальный продукт или технологию.

Советская инновационная система.

Под инновационной системой я подразумеваю совокупность субъектов народного хозяйства, которые участвуют в создании и распространении нового знания, его трансформации в технологии и последующем их потреблении. НИС - это не только совокупность субъектов, но и отношений между ними.

Как Вам известно, любое общество в процессе самоорганизации создаёт три главных группы институтов: власть и всю систему управления общественным развитием; все институты, выпадающие из экономики, и собственно экономику, функционирующую для удовлетворения основного массива наших потребностей. В частности общественные институты обороны, образования, здравоохранения, медицины и ряд других - могут быть условно вынесены из собственно экономики.

Если совсем упрощать, есть две модели организации экономики, отличающаяся принципиально разными системами управления: административно-командная (АКС) (она же плановая) и рыночная. Первая - иерархическая система, централизованная, вторая - сетевая, распределенная. В первой действуют приказы и сильные мотивации, такие как страх и принуждение. Основы другой - согласование интересов, мягкие способы управления через интерес, либо через создание позитивных мотивационных стимулов и т.д. Советская экономика - это типичная административно-командная экономика.

Одно из качеств, которое было сформировано в процессе ее организации - ведомственность. Система настолько сложна, что ее невозможно представить как простую иерархию. Это иерархия сложная, многоуровневая. Ведомственность - как институция - это такая управляющая система, которая фактически владеет всеми предприятиями и другими объектами, которые к нему относятся. Технически это означает, что министерство (ведомство) осуществляет три простые функции: оно имеет право снять или назначить руководителя этих предприятий, а также контролировать финансовые потоки и управлять его имуществом.

Это радикально отличает эту систему от рыночной (сетевой) модели, где субъекты экономической деятельности свободны от такого контроля со стороны государства, и где управление идет через согласование интересов и установление правил. Государство при этом становится равноправным участником этих отношений в экономике ( или почти равноправным). У государства есть одна привилегия - оно устанавливает сами эти правила. При этом сама власть тоже разделена на три ветви, в том числе для того, чтобы и здесь был баланс сил и интересов и не было абсолютной монополии. Известно, что крупные живые системы гораздо устойчивее, когда есть разнообразие. То есть чем шире выбор, тем больше возможностей в неожиданных точках своего развития иметь выбор и иметь новые опоры.

Экономистам известна теория академика Ю.В. Ярёменко о взаимодействии качественных и массовых ресурсах в советской экономике. Ю.Ярёменко выделял два сектора в советской экономике: оборонный и гражданский, и показал, что почти все качественные ресурсы были сосредоточены в первом из них. Во втором они вынужденно замещались ресурсами массовыми, т.е. "не лучшими".

В административно командной экономике сформировались два слабо взаимодействующих между собой сектора: оборонный и гражданский. Соответствующие ВУЗы также делились в этой же пропорции. В Минвузе СССР был даже так называемый ГлавВуз Минвуза, в котором было сосредоточено около 70 элитных вузов. Эти элитные вузы в основном готовили людей либо для оборонных ведомств, либо для академических научных коллективов. Поэтому у нас СУ-27 и Су-30 великолепно летают и до сих пор конкурентноспособны, а комбайны РосСельМаша в советские времена имели ресурс до первой поломки 16 часов. Причина именно в том, что Су-30 сконструирован и создан людьми из научных школ мирового уровня, в которых работали выпускники МАИ, МФТИ, МВТУ им. Баумана, из лучших материалов и сплавов, с использованием лучших компьютеров, которые были в то время, а комбайн РостСельМаша в то время создавался выпускниками ростовского педагогического института из стали-3 на универсальных станках типа ДИП-200. Я, конечно, утрирую, но суть дела это не меняет.

Поэтому, когда нашу экономику открыли, весь второй сектор рухнул. К этому мы чуть позже вернемся.

Теперь, о науке. Часто говорят, что в советской науке было три сектора: вузовский, отраслевой, академический. Но это верно, если говорить в учетном смысле, а если говорить в содержательном, то было 2 сектора, или точнее - 2,5. Это, во-первых, научно-технические организации ВПК и соответствующие ВУЗы. И второй сектор - гражданская наука, которая в течении 3-5 лет в значительной мере исчезла из-за того, что потребители предпочли корейские, японские и т.д. миксеры, холодильники, телевизоры. Под каждым из гражданских министерств было по 20-30 институтов, в которых работала не одна тысяча человек и конструировала новые кофемолки и новые холодильники. Но всё это оказалось неконкурентоспособным.

Важной особенностью советской науки была огромная трудоизбыточность, соответствующая не потребностям общества, а потребностям той доктрины, которая существовала до середины 80-х годов. Сектор ВПК (тем более гражданский) был перенасыщен различными исследованиями, в том числе абсолютно второразрядными и третьестепенными, но система позволяла содержать все.

Почему я сказал, что существовало 2.5 сектора? Потому что Академию наук нужно поместить по середине между гражданской наукой и ВПК. Академия наук СССР - это особое ведомство, по масштабам сопоставимое с такими гигантами как Минатом. Специализировалось оно в основном на производстве знаний, в отличие от Минатома, который имел также и мощное наукоёмкое производство. Система Академии наук была также трудоизбыточна, потому что господствовала концепция автаркии, а отсюда вытекала концепция сплошного фронта исследований. Советская наука занималась всем, чем занималась мировая наука. То, что в лучшие годы могла позволить себе Америка, в лучшие годы позволял себе и СССР. Лучшие годы это от 60-х до середины 70-х. Золотой век отечественной науки, как в прочем и Американской. Тогда существовала сильная мотивированность, огромные ожидания общества и, как всем казалось, огромное количество ресурсов.

Принцип создания институтов был очень простой: новая тема - новая лаборатория. Новая крупная проблема - новый институт. Когда науковеды анализировали динамику изобретений, открытий, премий различного типа, то выяснилось, что основные достижения, которые впоследствии были отмечены престижными наградами, были сделаны именно в это время, то есть в конце 60-х-начале 70-х. То, что было сделано потом - это единицы. Обычная Гауссова кривая.

Советская система могла развиваться только экстенсивно: то есть расширяется приток ресурсов, расширяется занятость, расширяется фронт исследований и т.д. Не было иных возможностей развития, например, при той же численности, но за счёт ротации кадров. В США же многое было по-другому.

Мы изучали американские университеты: особенно нас интересовал вопрос кадровой политики. В США из примерно 2000 с лишним важнейших университетов (таких, что у нас называются ВУЗами) примерно 180 таких, которые называются исследовательскими университетами. Именно в них делаются почти все фундаментальные исследования. Выпускники таких университетов к 30-ти годам расслаиваются на две различные категории: идущие в науку, продолжающие исследования, и большая часть, которая уходит в бизнес. Выпускники этой категории либо идут работать в частные корпорации, либо создают свои собственные инновационные фирмы.

У нас выпускники престижных вузов в основном шли в науку, т.е. наука аккумулировала в себе все психологические типы творческих людей. И "ботаников", которые за небольшую плату будут изучать как устроено крыло бабочки, и авантюристов, которые у нас сегодня пошли в малый инновационный бизнес и вообще в бизнес. В той системе не было ни ротации, ни дифференциации. Если говорить об инновационной системе, о том, что называется циклом НТП: что было некорректно? Мы ориентировались на линейную модель цикла, а именно: фундаментальная наука передает знание в прикладную, прикладная в КБ, потом в промышленность.

В жизни все происходит не совсем так. Инновационный цикл лучше моделируется многоцикличной "петлевой" схемой. Это значит, что новшество может возникнуть на любой стадии цикла. Даже на стадии маркетинга. И это новшество иногда экономически более эффективно, чем использование новых достижений науки.
Фундаментальная наука - это "вещь в себе". Она действительно создает "ненаправленное" знание. Одно из определений фундаментальной науки: это исследования не имеющие сегодня никакого коммерческого применения.

Некоторые возмущаются: это не так, все достижения НТП основаны на фундаментальных результатах! Правильно, все это получено на основе фундаментальных знаний. Но они реализуются в инновации "потом". Не завтра, а иногда и не послезавтра, а через неопределенное количество времени и чаще не в этой стране. Когда говорят, что в нашем бюджете приоритетом должно быть финансирование фундаментальной науки, я говорю: "Побойтесь Бога! Это будет означать, что бедная Россия будет кормить сегодня бесплатно новыми знаниями весь богатый мир". Потому что у нас полноценного механизма трансформации знания в технологии еще нет, а у них есть. Фундаментальные исследования - вещь дорогая. Это позволить себе могут только очень богатые страны. СССР был богат, обирая гражданскую часть своей экономики, зато он делал другую часть экономики богатой. Сегодня этого нет и экономическая парадигма совсем другая.

В той административно-командной системе существовала своя инновационная система, но главным рычагом там был административный и организационный. Поэтому, когда надо было ускорить "внедрение", то сажали под одну крышу НИИ, КБ и опытный завод. Кстати проблема внедрения была вечной и не решаемой в той системе. Почему? Одна из важнейших причин - это полное огосударствление интеллектуальной собственности. Любой интеллектуальный продукт созданный в любом коллективе принадлежал государству. Изобретателю выдавалось свидетельство об изобретении, на самом деле оно было отлучением от изобретения, ему говорили: вот тебе свидетельство о том, что ты автор, вот тебе 300 р. за это. Дальше, мы (государство) у тебя его отбираем и сами будем его коммерциализовать и из этого извлекать прибыль. У исследователя исчезал самый мощный мотив, который движет им в процессе коммерциализации. Поэтому-то, у нас есть шутка, что Россия страна Кулибиных, а Америка - страна Эдисонов. Имеется в виду то, что Кулибин - изобретатель, а Эдисон - бизнесмен, создатель реальных рыночных инноваций.

Что такое инновация? Я придерживаюсь определения, что инновация - это проданное новшество. Проданное (либо купленное, если с другой стороны смотреть), другими словами, коммерциализованное и начавшее приносить прибыль автору. Раз покупатель купил, значит, он использует для того же, то есть для повышения эффективности производства или эффективности системы в более широком смысле. В советском союзе новшеств было много, но продавалось их ,т.е. реализовывалось на практике очень мало.

Огромные межотраслевые объединения призваны были решить проблему внедрения. Если собрать разных людей вместе, то, по крайней мере, все должно двигаться быстрее. Отчасти это помогало, но только отчасти. Всё равно предложение новых знаний значительно превышало спрос. Есть кстати одно из статистических подтверждений этого факта. Если рассмотреть распределение затрат по стадиям - фундаментальные исследования (ФИ), прикладные исследования (ПИ) и ОКР, - некое среднее разделение затрат в рыночных экономиках такое (см.например, США): 16 % на первую стадию, 26-28 % на вторую (прикладные исследования), 65 % на ОКР (самое дорогое). В Советском Союзе все не так. На ФИ тратилось 8-10%, на ПИ до 37-40% (!), остальное на ОКР. Т.е. на второй стадии создавался огромный запас невостребованных знаний. Именно эти полупродукты, ноу-хау умные американцы, китайцы, японцы в меньшей степени (в основном Восток и Дальний Запад) в 1992-95 годах да и сейчас иногда покупали у нас за бесценок. Они приходили в институты и говорили: "Ребята, у вас много отчетов, они пылятся, никому не нужны. Вот вам 5000 долларов, отдайте их нам". И они получали реальный "товар". Он состоял в том, что не надо в каком-то направлении науки что-то искать, т.к. русские все это уже пропахали, и там ничего нет. Другими словами они за очень дешево не технологии скупали, а знания о том есть там потенциальная технология или нет.

Ещё одной особенностью инновационной системы в СССР была огромная пропасть между наукой и образованием. Это очень плохо. Необходимость связи науки с образованием диктуется во-первых тем, что исследования внутри вузов - это эффективная форма организации самих исследований. Потому что в такой системе имеет место непрерывная "прокачка" молодых кадров, которые, как говорил Мюллер, "еще бьют копытом" и хотят что-то сделать, исследовать, открыть. Во-вторых, это более эффективное использование научного оборудования как для исследования, так и для обучения. Но российская традиция была такова, что отдельно существовала академическая наука и отдельно вузовская (или сфера образования).

Каким я вижу советское образование? Это, во-первых, массовость и всеобщность, что далеко не во всех странах было. Второе, полная унификация, это вытекало из общей доктрины системы, унификация знаний, методов, подходов. В-третьих, жуткая, по меркам нормальных стран, идеологизация, которая приводила не только к тому, что значительная часть сферы гуманитарного знания была совершенно загублена, но и к тому, что она создавала запреты на целые "материки" естественнонаучных знаний. Всем хорошо известна советская история генетики и кибернетики. Советская образовательная система таким образом была в стороне от нормального течения познавательного процесса во всем развитом мире.

Еще одна характерная черта советского высшего образования - это довольно слабая связь с практикой. Очень часто среднестатистический вузовский доктор - это бывший кандидат, защитивший диссертацию на учебниках, которые написал предыдущий зав.кафедрой, тоже доктор, который никогда не работал в настоящей науке… Я намеренно упрощаю. Всегда в системе есть пассионарии, которые вырывались из этого круга и шли своим путем. Но было очень много унифицированного истеблишмента, который работал в образовании ради образования. Я повторяю, были исключения типа МГУ, было 2-3 десятка вузов, были ВУЗы, которые готовили кадры для ВПК: МИФИ, МАИ, МВТУ им. Баумана, в Питере было три-четыре выдающихся вуза, в ряде городов Урала и Сибири. Но я повторяю, что имеется ввиду система в целом.

Следующая характеристика - слабая (в среднем) связь образования с промышленностью и с наукой в частности. Иногда пресса возводила на пьедестал учителей-новаторов, которые применяли яркие методики: игровые, познавательные…Они уходили от всеобщей унификации. Но это были маленькие островки на фоне общей, абсолютно стандартизированной системы. Чуть позже мы скажем о реформе, но здесь есть одна важная вещь: в образовании, на мой взгляд, есть два уровня - базовое и специализированное. Базовые дисциплины, то есть математика, физика, химия в гораздо меньшей степени подверглись идеологическому давлению и, используя опыт российских и мировых научных школ, были в СССР на очень высоком уровне. Тогда как специализированное образование в силу общей ригидности, негибкости всей системы, в последнее десятилетие абсолютно перестало успевать за тем, что называется НТП. Я уж не говорю об экономике, менеджменте и других общественных науках.
Но специализированное образование - это с одной стороны знание того, как делать самолет, но с другой, это и знание о том, как управлять ресурсами. Поэтому, если первая часть специализированного образования вместе с отличным базовым ещё как-то поспевала за темпом технологического прогресса, то вторая, с учетом принципиального отсечения целого пласта, связанного с менеджментом, коммерцией, бизнесом, абсолютно не соответствовала мировым требованиям. Кадры, которые мы производили, не отвечали стандартам внешнего мира, они просто не обладали частью знаний. К этому надо добавить устаревшую материально-техническую базу вузов, которые всегда были в менее привилегированном положении по сравнению с институтами АН СССР и ВПК.

Мы все время удивлялись одному феномену, когда изучали структуру кадров науки 1960-х-70-х годов. Это обычно 20-22 обобщённых специальности, т.е. физико-математические науки, технические науки и т.д. В советские времена структура кадров СССР и США были очень похожими. Но было две огромных разницы. В юридических и психологических науках численность научных работников у нас была в 10-12 раз (!) меньше, чем в США. Почему? Потом-то мы поняли, что в административной экономике обе эти специальности были не нужны - ни юристы, ни психологи. Когда перешли к рынку в начале 90-х, возникла мощнейшая потребность именно в этих кадрах, поэтому появился огромный спрос на эти специальности. Система образования получила свободу, появилась возможность учреждать вуз, если есть реальная потребность в новых специалистах. Появилась возможность быстро реагировать на спрос. Конечно, при этом появилось много пыли, дыма, пены. Но постепенно все придет к некоторому равновесию, при котором уже потребитель будет знать, действительно ли "там" дают хорошее образование или нет.

Тема реформы образования - это не моя тема, я упомянул о ней лишь в связи с обсуждением связи науки с образованием и возможностью развития в Россииуниверситетской (американской) модели фундаментальной науки.

Теперь кратко коснемся проблемы промышленности. Когда мы "открыли" экономику миру, то оказалось, что половина нашей промышленности абсолютно неконкурентоспособна, потому что определять конкурентоспособность стал потребитель. Рухнула часть промышленности. Но не вся. Почему, например, не рухнул автопром? Есть по крайней мере две причины: с одной стороны были вовремя созданы защитные барьеры, с другой, по критерию цена/качество при нашем бедном потребителе часть отечественных машин оказалась конкурентоспособна. Этот-то критерий и является самым важным. Хотя одновременно на примере автомобильной промышленности очень хорошо стало видно что такое современный менеджмент.

Возьмем к примеру два советских завода: Москвич и ГАЗ. "Москвичу" в свое время была обещана государственная поддержка, и менеджмент "Москвича" совершенно не боролся за потребителя, а ждал как в советские времена, когда ему дадут сверху бюджетных денег. А ГАЗ с "Газелью" угадал пустую нишу и успешно вышел на рынок… Когда началась реформа, на ГАЗе увидели пустую нишу полуторатонных машин. Если кто помнит, в советские времена мы возили 100-200 кг сметаны на пятитонном ЗИЛе. В той экономике, где цены ничего не значили, а бензин был дешевле газировки, это не имело значения. А сейчас всё имеет значение. Короче говоря, среагировали на спрос, взяли кредит. Теперь немного сбавили темп, но если это состояние продлится и дальше их вытеснят, потому что идет жестокая борьба.

Что делать с советскими институтами?

А с ВПК, таким огромным сектором промышленности, произошла своя драма. Первое - это то, что менталитет большинства советских менеджеров был такой: "куда государство денется, как давало, так и будет давать деньги". Это главный тезис многих директоров предприятий и институтов в начале 1990-х. Со структурной перестройкой существенно опоздали. Для нас было очевидно в начале 90-х, что кончилась холодная война и мы вынуждены многократно уменьшить затраты на оборонку, раз значит всем всё равно не выжить. Моя позиция - в науке надо было поддерживать только сильных. Естественно, что никто не предлагал сделать всё в один день. Нужна была программа постепенной (на 3-4 года) переориентации сотрудников на другие виды работ, перехода в другие отрасли, переучивания.

Вообще я сейчас забегаю вперед и вернусь позже к реформе науки как таковой. Но одна из главных проблем реформирования науки - это реформа научного учреждения. Научные учреждения у нас до сих пор работают как в советское время. Сегодня, "нормальный институт" - это советский институт. Действительно, советский НИИ совмещал в себе все: форму управления научно-исследовательским процессом, управление кадрами, управление имущественным комплексом и финансовыми потоками. Никто не мог без решения Ученого совета и Директора нанять нового сотрудника в лабораторию (даже если есть деньги), повысить зарплату, купить прибор или компьютер. Сейчас стало чуть свободнее, но общая схема сохранилась.

Но существуют принципиально другие формы организации. Например, та, что была реализована нынешним первым заместителем министра промышленности, науки и технологий А.А.Фурсенко и его командой в Инновационно-технологическом центре "Светлана" в Петербурге. Здесь имущественным комплексом и всей инфраструктурой управляет специальная управляющая компания (некоммерческая структура). Комплекс включает в себя производственные и лабораторные помещения, выставку, трейнинг-центр. Он обеспечивает научные фирмы, арендующие помещения, всеми необходимыми услугами (включая охрану). Но управляющая компания не может им ничего диктовать.

Эта схема применима и к чисто исследовательским организациям. В этом случае отдельные лаборатории (исследовательские группы, центры) живут почти самостоятельно (выбор исследовательских проектов, численность, уровень оплаты труда и проч.), арендуя необходимые площади, приборы и оборудование. Здесь должна выдерживаться общность проблематики (физика или, к примеру, биотехнология), что позволит иметь общий Ученый совет (как информационно-совещательный орган, а не орган управления), общие инфраструктурные службы и т.д. Дирекция такого комплекса не вправе вмешиваться в научную жизнь ячеек.
Но так могут организоваться только сильные коллективы, "нахлебники" внутри таким структурам не нужны. Такие формы можно опробовать в процессе объединения нескольких нынешних "опустошенных" институтов.

В экономике существует объективная альтернатива: или экономическая эффективность или социальная защищенность. Практика показала, что это сообщающиеся сосуды. Если мы хотим конкурировать и повысить экономическую эффективность какого-то предприятия, института, то придется уменьшить степень социальной защищенности работников. А эти два критерия были и остаются совмещены в таких структурах, как советский институт, завод, моногород (закрытый город). Вчерашний советский закрытый город сегодня должен стать "нормальным" городом. Но сейчас в нём совмещены все функции и в результате накладные расходы в продукте предприятия достигают 700-1000%. Такой продукт не может конкурировать на внешнем рынке. При советской системе цена истребителя, пушки, ракеты не имела значения. Ее назначали такой, какой она должна быть, чтобы выиграть тендер. Либо просто отдать бесплатно, чтобы привязать к себе очередного политического союзника. Но когда мы стали продавать, то все, что касается социальной защищенности должно взять на себя государство или иные институты общества, но не завод или институт, которые заняты совершенно другим делом. Поэтому самая острая проблема сегодня заключается в глубокой структурной перестройке основ нашего хозяйства. Например, если мы не проведем реформу в ЖКХ - погибнет промышленность, потому что с такими гирями на ногах она не сможет конкурировать даже в третьем мире.

Теперь о ВПК: сохранились и работают те сектора этой сферы, которые в силу отсутствия спроса внутри страны успели создать в советское время конкурентоспособную продукцию. Это часть нашей военной авиации, это космос, в который вкладывались гигантские деньги, начиная с 60-х. Нам повезло, что почти вся космическая промышленность, инфраструктура, полигоны, испытательные стенды, за малым исключением досталась России. Но всё это сегодня избыточно по составу исследовательских коллективов и промышленности. Т.е. если при той доктрине нужно было держать десятки единиц чего-либо, то сейчас достаточно единицы, двух, трех. Что делать с остальным, мы пока не решили. Когда говорят, давайте оставим один тип истребителя, одно КБ и т.п., то сразу начинаются политические, социальные, экономические, а иногда и кровавые бои. Это и называется у нас структурной перестройкой промышленности, в том числе и оборонной.

В Авиапроме очень интересная ситуация. Часть чиновников Минпромнауки говорят почти открыто: гражданская авиация в России умерла. Заказов нет, самолеты неконкурентоспособны, даже ТУ-204 и ИЛ-96 продавать некому. Мы не покупаем даже себе, потому что лизинг не работает. Я не такой пессимист, я думаю, что кое-что от гражданского авиапрома удастся сохранить, но проблема здесь та же. Фирм крупнейших осталось 5-6, а нужно 1-2. В США например, все укрупняется! Даже там только две фирмы, а в Европе практически одна. Но если вы помните Владимира Ильича (Ульянова-Ленина), то сначала нужно размежеваться, чтобы потом объединиться. Мы же все еще в процессе размежевания.

О реформе в науке

Теперь про науку. В чем ее реформа, что мы сделали? Первое, свобода в широком смысле. Свобода в выборе мест приложения труда, равноправие в борьбе за ресурсы. Не директора институтов решают, а любой научный сотрудник может подать заявку на получение гранта из государственного бюджета - вот принцип, который был заложен в доктрину новой науки. Поэтому мы создали РФФИ в 92-м, а затем и гуманитарный фонд и ещё два фонда.

Мы пошли на создание Российского гуманитарного научного фонда по двум причинам: абсолютная разруха в сфере гуманитарной науки (за малым исключением неидеологизированного научного знания, например, этнография, археология и т.д.) и, второе, - естественники всегда плохо относились к гуманитариям. Прецедентов этому шагу практически нет. В США есть только Национальный научный фонд, обслуживающий естественные науки. Фонд - это не столько источник финансирования, сколько способ реализации новой идеологии. Идеологии свободы и новой технологии, когда идет конкурсное соревнование за ресурсы.

Механизмы тоже были новые: экспертиза самим научным обществом, а не чиновниками и в итоге относительно объективное решение. Почему относительно? Потому что везде со временем проявляется клановость. Ответ на это только один - ротация кадров, чтобы никто не прирастал к местам. В США в Национальном научном фонде раз в три года меняют одну треть персонала, занятого на постоянной основе. Через девять лет идет полное обновление персонала. Там можно - у нас пока нельзя. Ответ простой: там гораздо более мобильные кадры. В США некто приехал из Хьюстонского университета в Вашинтон, отработал 3 года, обзавелся связями и потом уехал в Калифорнию. Нет проблем. Мы пока до этого не дожили. Но, в принципе, только ротация кадров может спасти от субъективизма в распределении ресурсов.

Итак, первое - это свобода в широком смысле.

Второе, что было предпринято в научной реформе: мы сразу объявили, что наука должна будет сократиться в 2-3 раза. Поскольку нам не верили, мы пригласили экспертов из OECD. Они провели независимый, экспертный анализ состояния экономики и ее прогноз на ближайшие3-4 года. Результат показал, что при том экономическом потенциале, который есть и будет у России. Страна способна содержать лишь вдвое-втрое меньший сектор науки.

Когда в Новосибирске на совещании по проблемам реформирования науки, где было около тысячи научных работников, объясняя причины предпринимаемых правительством шагов, я произнес фразу, что науки в России слишком много, то из всей концепции реформы услышана была только это. Прекрасно понимая смысл моего высказывания, некоторые ученые стали её критиковать на все лады, чтобы эффектней оттенить свои лозунги о великом прошлом российской науки. Типичный аргумент был такой: "Салтыков против того, чтобы в стране было много высококультурных и образованных людей. О чём с ним дальше можно разговаривать!".

Нет, я за то, чтобы все были культурными и высокообразованными. Но, говоря это, я имел ввиду, что наука - это оплаченные из госбюджета рабочие места. Так вот таких рабочих мест в 92 г. в России было слишком много. Экономика страны в начале 90-х вынести такой нагрузки не смогла и к 97-98 гг. наука сократилась в два раза. Так что наш исторический спор с руководством Академии наук давно решён в мою пользу. Но дело не в этом. Надо было не лить ностальгические слёзы по прошлому, а думать о будущем российской науки, спасать в ней самое ценное, строить её новую модель. Именно здесь моё принципиальное расхождение с руководством РАН.

Сегодня некоторые там говорят: "Нам удалось сохранить научный потенциал Академии наук". Я возражаю: "Ничего подобного. Не гипнотизируйте этими заклинаниями ни себя, ни общество, ни руководство страны. К сожалению, потенциал РАН уменьшился многократно. Вы реализовывали стратегию сохранения рабочих мест, а надо было реализовывать стратегию сохранения потенциала, надо было поддерживать молодых и тех, у кого были и мотивация и потенциал для творческой работы, а не сохранять просто всё то, что когда-то было". Кстати, при продуманной структурной реформе и утечку умов можно было бы сократить.

Продолжим об общих принципах новой модели науки. Один из них - отказ от так называемого "сплошного фронта" исследований. В советской закрытой науке это было естественно: если в США чем-то новым занялись, мы немедленно должны были отреагировать адекватно, т.е. заняться тем же. Сейчас это просто невозможно. Иногда даже для самой богатой страны мира - США. Но большая часть научной элиты сегодня все еще больна этой болезнью, которую я называю "синдромом великой советской державы". Мы уже далеко не такие. Надо открыть глаза и посмотреть правде в лицо. Нас уже не 300 миллионов, а вдвое меньше. Раз. У нас совсем другая и пока слабая экономика, и она не может позволить нашей науке соревноваться на равных с наукой США. Поэтому нужно, с одной стороны, соревноваться там, где у нас есть реальный потенциал и закрепить его, а с другой, честно отказаться от тех направлений, где у нас нет необходимых материальных и интеллектуальных ресурсов.

Надо перейти к такой политике, при которой поддерживаем только те НИОКР, которые нужны нашей экономике, либо важны для престижа страны (это касается в частности фундаментальных исследований). А на других направлениях надо держать, я бы сказал, дежурные (наблюдательные) группы.

Действительно, абсолютно необходимо знать, что происходит в мировой науке, но для этого можно финансировать небольшую, хорошо оснащенную кафедру в ВУЗе, а не огромный институт в 1000 человек. Совсем иной должна быть концепция слежения за мировой наукой…

Нужно создавать гибкие системы, а систему высшего образования я считаю одной из наиболее гибких систем, которые при необходимости могли бы быстро, т.е. в течение нескольких лет, нарастить потенциал для страны в том направлении, где наметился научный прорыв. И наоборот, надо уметь принимать тяжелые политические решения, касающиеся закрытия или прекращения финансирования неэффективных проектов. Так, например, было, когда США отказались от строительства суперколайдера в Техасе. Построив тоннель длиной около двух километров, затратив около 2 млрд. долларов, конгресс запретил дальнейшее строительство. Аргументы? Пожалуйста - в Швейцарии, в ЦЕРНе уже есть такой ускоритель и его достаточно для всего мира. Мы будем вносить туда взнос, и американские физики будут ездить и работать в ЦЕРНе. Это фундаментальная наука, она всем доступна, результаты этих исследований публикуются открыто. В СССР же строилось все, что начиналось в США: ускоритель-ускоритель, реактор-реактор и т.д. То есть была совершенно другая концепция.

Об инновационной системе сегодня…

В советские времена существовал большой миф, что несмотря на большое отставание в гражданских технологиях в фундаментальной науке СССР был впереди планеты всей. В 1986 году наш коллектив (А.Е.Варшавский) провел опрос среди 600 лучших экспертов во всех областях научного знания. Причем экспертами в основном были люди, не отягощенные званием академика, а это были реальные лидеры в своих областях знания. Результаты были ошеломляющими. Только в 40% направлений мировой науки, мы действительно были либо на уровне, либо впереди. Еще в 20% мы были "на уровне", но градиент был отрицательным, и мы отставали очень быстро. А в остальных сферах мы были позади, в таких как life science, в информатике, электронике и т.д. Вот какая была ситуация на самом деле.

Уже тогда было только сорок процентов. Сейчас, конечно, существенно меньше, возможно половину за это время мы еще потеряли. Мы потеряли немало хороших технологий, связанных с ВПК. Отчасти потому, что рынок 90-х не нуждался в них, отчасти по организационным и финансовым причинам, иногда из-за отсутствия адекватного менеджмента. Сегодня значительная часть активных коллективов живет за счет экспортных заказов. Я считаю - это правильно, мы, таким образом, поддерживаем свой научно-технический потенциал. Наша экономика сегодня начинает подниматься и этот потенциал будет востребован и в России. Более того, за счет экспортных заказов и продаж технологий предыдущих поколений, мы разрабатываем технологии следующего поколения.

Инновационную активность обычно измеряют двумя способами: по результатам опросов и по формальной статотчётности через показатель доли предприятий, внедряющих новые технологии. Значение этого показателя у нас сегодня очень мало - около 5%. В развитой части Европы и в США этот показатель гораздо выше - до 25-30% предприятий проявляют здесь инновационную активность. Но у них есть развитая, многокомпонентная, инновационная система. У нас же она только выстраивается.

В частности, растёт подсистема малого инновационного бизнеса. Это фирмы - пионеры рискового высокотехнологичного сектора, где идёт бизнес-апробация технических новшеств.

Однако, для развития таких фирм, впрочем не только их, нужна развитая инфраструктура - материальная (инновационно-технологические центры и технопарки), финансовая (венчурные фонды, торговые площадки и т.д.), организационная и информационная. За создание инфраструктуры на нынешней, начальной стадии развития российского хай-тека должно отвечать государство.

Глобальный мир и Россия

Теперь совсем о другом.
Я хочу остановиться на тех российских альтернативах, которые связаны с глобализацией. "Глобализация" - сегодня модное слово. Многие политики в России его употребляют в основном в негативном смысле, показывая марши антиглобалистов, интерпретируя это как захват всего мира семеркой (или восьмеркой). Эта точка зрения имеет право на жизнь, но я позволю себе высказать один непреложный, как я думаю, факт - Россию не минет глобализация. Бессмысленно говорить, что у нас особый путь. Особого пути нет - есть особая модель. Путь общий- это демократическое общество и рыночное хозяйство. Но модели и в том, и в другом случае могут быть разные. Есть модель рынка американская, японская, датская. Датчане самый защищенный народ. Их модель называют рыночным социализмом, где налоги на доход выше 50%, в отличие от американцев, где бизнес и экономика вообще более либеральна и рисковая. НТП развивается в США быстрее потому, что там легко закрыть и выгнать работников, в том числе сейчас, когда имеет место спад. А в Европе - не выгонишь, настолько жестко профсоюзное трудовое законодательство. Во многом поэтому Европа отстает в НТП. Видите, даже здесь варианты очень разные.

Глобализация диктует: никуда в сторону не отойти, потому что мы живем на одной и той же планете. Если только отойти, как Северная Корея и Куба, - последние два полюса остались, или Ирак... Но зачем это? Мы нормальная цивилизованная страна. А вот какую выбрать модель развития? Исторически мы ближе к Востоку, я бы даже уточнил, к византийским традициям. Мы больше уважаем государственную власть, чем американцы. Мы не протестанты, а в основном православные. Мы больше склонны к коллективным действиям, чем к индивидуальным. Но это и Японии присуще, хотя там тоже капитализм. Бывают и у них периоды депрессии (мы - ах, загнивают!)... Но это - цикличность развития. Подождите, через пять лет у них будет подъем. И у нас была депрессия - будет подъем. Глобализация заставляет искать реальные пути встраивания в этот глобальный рынок. Не только финансовый рынок, который давно глобален. Финансовые потоки и информационные потоки уже абсолютно глобальные. Значит, надо говорить о материальных потоках и о потоках людских. Чем мы обмениваемся с "глобусом", с мировой экономикой? Какими продуктами, товарами, услугами, ресурсами и т.д.?

Можно построить пирамиду: низ - это экспорт того, что дано Богом, т.е. природные ресурсы. Это самый простой способ существования в глобальном мире. Или экспорт, или эксплуатация территории. Это может быть, например, эксплуатация транспортных коридоров, и некоторые страны живут этим (например, Панама). Значит, и нам на этом можно жить. Надо только эффективно этим заниматься. Не продавать лес на корню, не продавать кругляк, а обрабатывать древесину. Ее цена в десять раз возрастает! А почему мы не можем стать Саудовской Аравией? Расчеты показывают, что нефть и газ могут прокормить максимум 40-50 млн нашего населения. А остальных? Источником материального достатка может быть туризм (как в Испании, Греции и т.д.). Имеем потенциал? Имеем, хотя и шутят, что это потенциал для экстремального туризма: броски на Северный полюс, в тайгу и т.д. Но все это уже требует больших инвестиций. Мы сейчас выбираем, куда вкладывать инвестиции? В туризм? Или в хайтек.

На следующих этажах нашей пирамиды - производство и экспорт ширпотреба и массового хайтека. Это Юго-Восточная Азия (компьютеры, часы и т.д.). Для этого особого образования не нужно, потому что там куплены технологии и заводы, и девочки и мальчики только прикручивают гаечки. Мое мнение: Россия не для этого. Да и инвестиции при этом должны быть огромными, а трудовые ресурсы в Юго-Восточной Азии и Китая все равно дешевле.

По нашей лесенке поднимаемся выше - экспорт отдельных технологий, отдельных высокотехнологичных продуктов и услуг. Это то, на чем во многом выживает сегодня отечественная сфера НИОКР. Это заказные НИОКРы: у нас половина институтов ВПК живет на индийских, китайских заказах. В том числе и в сфере услуг. Тут есть тема, которую многие обсуждают - услуги по программированию. Это оффшорное программирование. Так, Индия, по разным оценкам, имеет от него от 5 до 7 млрд долларов. Для России путь этот, к сожалению, не такой широкий и безоблачный, потому что мы не сможем конкурировать с индийцами. У нас трудовые ресурсы в этой сфере гораздо более претенциозные и дорогие, чем в Индии. То, что делает индийских программист за 100 долларов, наш будет создавать за 400 или 500. А с другой стороны, у нас есть своя ниша. Индийцы производят достаточно простые массовые продукты. А мы можем создавать некие уникальные продукты, или интеллектуалоёмкие куски системных продуктов. Это уже является солидной нишей.

Дальше переходим к самому интересному. Это экспорт системных продуктов, наукоемких и системных технологий. Держится еще фирма Сухого в ВПК (и ряд других) за счет уникальных разработок и внешних заказов. Но туда тоже нужны мощные инвестиции. И не надо думать, что мы на весь земной шар работаем. Надо для всего, о чем я говорил, найти те региональные ниши, где нашу продукцию будут покупать. Если Запад для нас закрыт по многим позициям, то Юг и Восток открыты. Индия и Китай - в этой сфере. И Африка - там наши Камазы покупают. Туда и целые заводы можно продать.

Итак, системных хайтековских продуктов почти нет: производство самолетов, авто, тракторов целиком. Очень мало конкурентоспособных системных технологий, которые мы можем продавать. Системная технология - это целый завод. Например, завод по производству микрочипов от "а" до "я" с документацией и сопровождением - это миллиард-два долларов. Такое могут делать США, Европа объединенная. Чем меньше система, тем больше возможностей у конкретной страны. Почему же западные страны кооперируются? Потому что гигантские заводы - технология в целом - это под силу только крупным интегрированным производителям.

Итак, системные технологии мы не можем продавать пока никуда, за исключением узких ниш рынка в оборонном секторе.

И, наконец, на самом верху нашей пирамиды экспорт знаний, экспорт языка, системы ценностей, образа жизни. Это то, что делает США. Это оказывает самое сильное влияние одной страны на развитие глобальных процессов. Это, если хотите, - новая колонизация, экспансия... Но это является высшим "достижением империализма" в хайтеке, в хайтеке в широком смысле, потому что есть хайхьюм (high hum) - это высокие технологии в управлении человеком. Это управление распределенными коллективами, очень сложными. Итак, высший пилотаж, самая мощная роль в процессах глобализации - это экспорт языка, культуры, системы ценностей для достижения своих целей. К счастью Россия и здесь многое может. Возможно, слово "экспансия" и не надо употреблять. Если оценивать с позиций глобалистики, то и здесь мы обладаем потенциалом. У нас есть крупные региональные ниши: бывший СССР и гораздо шире - "русский мир", который объединен русским языком и культурой. К сожалению, технической и технологической культуры мало. Научная культура - высокая (это наше наследство - мы все можем создать, но в одном экземпляре).

Такова иерархия тех путей и технологий (в специфическом смысле), которые мы можем предложить миру, получая взамен все что угодно: ресурсы, деньги, капитал, влияние. Я еще не упомянул после экспорта системных технологий экспорт капитала. В чем его преимущество? Вы можете купить завод в Германии, или как "Лукойл" купил бензоколонки в Америке, экспортируя капитал, тем самым потом будете получать кроме прибыли разнообразную полезную информацию: как устроен бизнес в тех странах, как работает менеджмент. Таким образом, экспортируя капитал, вы можете одновременно получать и чужую технологию, и (иногда) дешевую рабочую силу. Я полагаю, что и для России существует такая возможность. Мы говорим о создании российских транснациональных компаний. Почему бы нет? Наши нефтяники и металлурги становится уже транснациональными корпорациями. Это экспансия через капитал с попыткой выудить новые технологии, новые знания. Кстати, утверждение технологических и управленческих стандартов - это тоже экспансия. В конце концов, на земном шаре идет борьба за доминирование систем, пусть и не идеологических. Это естественно и неизбежно.

Итог такой: применительно к научно-технической сфере мы в очень многих областях имеем возможность и влиять на мир, и учиться у него, но где-то нам придётся технологии покупать, а где-то - мы упоминали - мы сами имеем возможность осуществлять экспансию, получая что-то взамен. И здесь есть уникальное место для нашей фундаментальной науки, потому что, к сожалению, с одной стороны, она всегда была открыта, с другой - закрыта для тех, кто знания производит. Поэтому мы должны вести фундаментальные работы там, где мы успешны. Потому что это экспансия наших научных школ, это экспансия российской культуры, в том числе научной, и языка...
Я постарался в какой-то мере систематизировать те варианты участия России в развитии глобальной экономики или глобального хозяйства. Разумеется это "скетч" - набросок. Каждый из предложенных вариантов требует серьезного изучения, расчётов, анализа последствий. Я лишь хотел подчеркнуть, что не надо мыслить в двоичной системе - или мы "сырьевой придаток" или "высокотехнологичная держава". Всё сложнее и разнообразнее.

СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ