В последние пять-шесть лет в методологическом сообществе получили бурное развитие так называемые "рамочные", или "багетные", техники методологической работы1.
Речь идет об аморфном комплексе технических приемов и принципов организации мышления, которые пришли на смену техникам конфигурирования и проблематизации, развивавшимся, соответственно, в 60-е и 80-е годы. Эволюция технического базиса методологического мышления, скорее всего, была связана с изменением типа решаемых практических задач. В 60-е годы ведущим направлением работ было логико-эпистемологическое программирование научных предметов и методологических исследований. В середине 70-х на базе теоретических представлений о коммуникации были развернуты технологии программирования комплексных межпрофессиональных работ по решению сложных проблем. В конце 80-х центр интересов методологического сообщества сместился в сферу организационного проектирования, регионального (городского) планирования, разработки концепций и программ развития рабочих коллективов и социокультурных систем2.
Вместе с тем, формирование корпуса рамочных техник связано с более широкими социокультурными трансформациями: кризисом онтологического монизма в любых его конкретных версиях и попытками сохранить принципы методологического монизма в условиях работы с плюральными (множественными и гибридными) онтологиями. К их числу могут быть отнесены все социокультурные, культур-антропологические (культур-психологические), техно-природные (деятельностно-природные), человеко-машинные и другие представления.
Понятие рамки определять чрезвычайно трудно. Формально рамки задают и ограничивают соответствующие пространства существования чего-либо3. Поскольку всякое мышление претендует на то, чтобы быть мышлением о существовании, то выявление и фиксация рамок может рассматриваться как ключевой момент любой мыслительной работы.
Можно предположить, что осознание рамочного характера любой мыслительной работы, а значит необходимости выявления и фиксации рамок как процедуры, предшествующей анализу объектов и предметов мысли, характеризует переход от доклассической к классической философии. Представителями этого переходного периода могут быть названы Юм, Лейбниц и Вольф, которые подготовили "кантовскую революцию" в философии и эпоху самоанализа мышления.
Уже в этот период был осознан тот факт, что всякая мыслительная деятельность всегда предполагает, как минимум, две интенциональности. Одна связана с полаганием объектов и предметов мысли, вторая - с полаганием пространств, в которых эти предметы и объекты существуют (могут существовать). Вторая интенциональность (которая еще в средневековой философии получила название "intencia seconda") связана с введением новых правил предметизации и может опосредоваться специальными понятийными, онтологическими или логическими конструкциями.
Наличие двух указанных интенциональностей в любом акте мысли, на наш взгляд, создает сам феномен мышления и делает его объемлющим процессом по отношению к другим интеллектуальным процессам4.
При осуществлении мыслительной (мыслительно организованной) интеллектуальной работы мышление (в узком смысле - как замещение объектов и операций с объектами знаками и манипулирование этими знаковыми формами5) переплетается с пониманием и рефлексией6. В рамках каждого типа мыследеятельности, а также при осуществлении любого сложного интеллектуального процесса (проблематизации, онтологизации, моделирования и т.д.) этот рисунок носит специфический характер. В реальных системах мыследеятельности между мышлением, пониманием и рефлексией возникают компенсаторные отношения: один из названных процессов может выполнять функцию другого, а также вытеснять и замещать другие процессы. Аналогичные отношения компенсации (сверхкомпенсации) будут возникать при реализации систем мыследеятельности на антропных и машинных носителях. В результате в процессах развития мыследеятельности и ко-эволюции редуцированных систем мыследеятельности возникают устойчивые связки интеллектуальных процессов, выполняющие фиксированные наборы функций в различных технологиях (техниках) мыслительной работы.
Таким образом, и понимание, и рефлексия, и любые другие частные интеллектуальные процессы, на мой взгляд, сосуществуют и развертываются внутри пространства мыслительной работы. Мышление (на этот раз в широком смысле слова) задает принципы и способы сборки, соорганизации этих процессов, их место, назначение и роль в названном пространстве. Более того, сами по себе - отдельно от мышления, которое выступает в данном контексте как мыслительная организация, - эти процессы не могут быть вообще реализованы (осуществлены), их бытие вне мыслительной организации предполагает другую форму реализации - в качестве "низших психических функций" (пользуясь термином Льва Выготского7). Рефлексия в этом случае бытийствует как память, понимание - как восприятие, и только мыслительная организация превращает "низшие психические функции" в высшие, или в интеллектуальные процессы в точном смысле этого слова.
В рамочных техниках методологической работы вторая интенциональность связана с рефлексией и рефлексивным мышлением; именно рефлексия отвечает за выявление фона, контекста, конституирование пространства существования. Функция рефлексии есть функция проведения контуров и границ; всякая рефлексия есть прежде всего ограничение и оконтуривание.
Первая интенциональность, напротив, связана с привнесением смысла как материала мышления и рефлексии, выявлением "пятен" объектности и предметности (на этом фоне), конструированием объектов, и сопряжена с процессами понимания.
В соответствии с традицией философия рассматривает феномены понимания, апеллируя к комплексу герменевтических техник, сформировавшихся в процессах истолкования и интерпретации текстов. По-видимому, большая часть существующих техник понимания была первоначально связана с письменными текстами (здесь можно согласиться с Ж. Деррида, подчеркивающим примат письма над речью). Вместе с тем, можно выделить класс интеллектуальных задач, связанных с пониманием сложных коммуникативных ситуаций и переносом смыслов, содержаний и методов из одних рабочих контекстов в другие. Аристотель описывал эти процессы в своей "Топике"; греческая философия оставила нам также термин "каталепсис". Под каталепсисом - в отличие от герменеи - следует понимать целостное схватывание разнородного. В системомыследеятельностной методологии8 сформирован, а также ассимилирован из других областей деятельности (архитектуры, дизайна, художественных практик, компьютерной графики, военного искусства, проектирования) комплекс технических приемов, связанных с полиэкранной организацией пространства методологической работы.
Для пояснения этого принципа может как метафора использоваться фасеточное зрение. Как известно, глаз стрекозы и некоторых других насекомых устроен так, что видение окружающего мира складывается из множества различных локальных изображений.
Использование рамочных техник в условиях полиэкранной организации пространства работы и наличия сложных (многосоставных) топик позволяет соотносить различные представления и содержания с соответствующими "экранами", или контекстами, существования и развертывания данных содержаний, а как следствие - соотносить их друг с другом.
Мыслительная работа оказывается пронизанной пониманием и рефлексией, а также более частными техниками - рефлексивным сравнением и сопоставлением, каталепсисом, апперцепцией и фокусировкой, рефлексивным выворачиванием, параллельным развертыванием цепей интуиференций, схематизацией, семиотизацией и дополнительной маркировкой (как представлений, так и экранов представления).
Итак, вторая половина ХХ века принесла нам существенные изменения техник и приемов мыслительной и, шире, интеллектуальной работы. Я выделил по крайней мере три принципа, конституирующих новую формацию мышления:
а) принцип "рамок" или "рамочной организации" методологического мышления и мыслительной работы вообще;
б) принцип двойной интенциональности, или двойного полагания, (фигуры и фона; объекта и пространства для объектов данного типа; предмета и предметной организации); отметим, что только сосуществование этих интенциональностей и их одновременное применение делает возможным "полагание-как-таковое";
в) принцип полиэкранной организации пространства интеллектуальной работы или принцип топики, сближающий методологические версии организации мыслительной работы с концепциями "коммуникационного пространства"9 и "фрактального разума"10.
Суть методологической работы, а вместе с тем суть методологической революции в сфере философии, науки и инженерии состоит в том, что последовательно осознаются, выделяются и осваиваются приемы, способы, техники работы с многорамочными контурами. Если для инженерии, научного исследования и даже для философии (особенно метафизики) была характерна работа с одним набором рамок с последующим переходом к содержимому заданного пространства, к тем объектам, которые существуют или могут существовать в данном контуре, то методологическая работа - это всегда работа со многими принципиально не-сводимыми друг к другу рамочными контурами.
За счет этого в методологической работе возникает некая задержка, некое "эпохэ" - очень специфическое не-феноменологическое, а именно методологическое "эпохэ", когда мы искусственно "задерживаем" первую интенцию, конструктивное завершение процедуры полагания (объектов, фигур) и какое-то время сознательно и целенаправленно движемся в условиях наличия многих несводимых друг к другу рамок. Их наличие с самого начала создает ситуацию проблематизации. Каждая рамка или контур рамок предполагает (пунктирно) свой тип объектов и предметов, но методологическое мышление как бы "не замечает" этого обстоятельства. Процедура объективации и предметизации не проделывается или, точнее, "откладывается". Методологическая работа выдвигает серию запретов на формальную объективацию, характерную для предметного и метафизического мышления. Названные рамочные контуры фиксируются, движение идет сразу в нескольких контурах или рядах рамок; за счет этой техники создаются условия для получения новых типов объектов и онтологических картин11.
В методологической работе принято различать по крайней мере три типа рамок: предельные, объемлющие и рабочие12.
Это различение носит исключительно функциональный характер и вне контекста программирования вряд ли осмысленно. Во многом это есть попытка организации, первичного структурирования ситуации многорамочной мыслительной работы. За этим различением стоит гипотеза о том, что программирование есть более сложный тип мышления, нежели научное исследование или философская понятийная спекуляция. Методологическое программирование всегда движется, по крайней мере, в трех рамочных контурах, которые функционально определяются как рабочие, объемлющие и предельные рамки. Объемлющие рамки задают способы и направления объективации (предметизации), а предельные указывают на границы мыслимого мира, границы предельной онтологии.
В той мере, в какой методологическое мышление в любой проблемной ситуации движется по крайней мере в трех названных рамочных контурах (иногда эти рамки присутствуют и определяют проводимую работу, хотя и не рефлектируются), это создает новую социокультурную и антропологическую ситуацию.
Перейдем к анализу этих социокультурных последствий.
Марача Вячеслав. Следует ли так понимать, что до промежуточных выводов шло описание некоторой существующей топики и интеллектуальных функций?
Щедровицкий. Существующей - где?
Марача. Если брать структуру текста, как я ее понял, то в методологической работе. Я могу переформулировать вопрос: все, что было описано до шестого параграфа, может ли быть обернуто на твой текст?
Щедровицкий. Может, поскольку я описываю определенные техники методологической работы. Я придаю этим вполне конкретным и достаточно узким по зоне применения техникам более широкий статус; и фиксация этого статуса есть содержание доклада. Я пытаюсь придать тому, что имеет технический характер и соответствующую техническую форму существования, более широкий социокультурный статус, и поэтому двигаюсь от меньшего пространства к большему: от узкого сектора рамочных техник - к методологической работе, а от методологической работы, определенным образом освоившей рамочные техники и давшей этим рамочным техникам определенную линию разворачивания и продолжения, - к социокультурным последствиям. При этом я придаю очень широкий статус этим техническим событиям.
Марача. А чем этот широкий статус может быть ограничен?
Щедровицкий. Как всегда, другими техниками.
Марача. Тоже методологическими?
Щедровицкий. Не знаю. Кто как сподобится. Я вижу, что эти технические приемы не являются характеристическим моментом только методологического мышления. Но думаю, что методологическое мышление в силу целого ряда обстоятельств, о некоторых из которых я говорил в тексте, наиболее быстро модернизировалось. Скорее всего, в силу оторванности от рутинной исследовательской, предметной или педагогической деятельности, в силу некоторого "порхающего" характера.
Марача. Я прошу прощения за то, что в силу масштабной панорамности текста у меня происходит некоторая задержка восприятия. Если разбирать текст в соответствии с теми регулятивами, на которые в нем же указывается (а о такой возможности оборачивания ты говоришь положительно), то тогда я понимаю указание на набор интеллектуальных функций, на функциональное разделение типов рамок, на ряд принципов, на смысловое полагание как "интенцию прима"; и на суждение о социокультурном статусе как "интенцию секонда". Но у меня при этом возникает вопрос, как в данном случае возможна критика и обсуждение. По поводу техник ты говоришь, что одни техники могут быть ограничены другими техниками, но по поводу фона… Я не могу положить другой фон.
Щедровицкий. Я думаю, что обсуждение есть вещь, которая не мыслится.
Марача. Ну, предполагалось.
Щедровицкий. Принял вопрос, хотя вряд ли могу на него ответить. В твоем вопросе у меня вызывает интерес идея критики. У меня есть гипотеза о том, что критика как тип мыслительной работы становится возможна после того, как освоен принцип перегибания и разделения по крайней мере двух контуров рамок. И я бы даже взялся в отдельном обсуждении поговорить о роли понимания, рефлексии в критике как двуконтурорамочной работе… И наверное, та сноска на классический и доклассический период философии может быть конкретизирована через обсуждение того, что такое критика (хотя я пока специально об этом не думал и не писал).
Марача. Да, причем у меня такое ощущение, что пространство одного доклада, если оно не разорвано каким-то ворвавшимся туда событием, неизбежно гомогенизируется и не может содержать более одного рамочного контура. Отсюда и следует мой вопрос: как положить другой фон?
У меня есть гипотеза ответа на свой же вопрос, как возможно обсуждение. Она заключается в том, что нужен другой доклад, который бы задавал другой фон. Но тогда возникает вопрос "со звездочкой": если два фона разнесены по разным докладам, то как тогда столкнуть техники? А ведь это является, с твоей точки зрения, критерием верификации. Но у меня пока пауза.
Щедровицкий. Другой доклад будет.
Некто. … (неразборчиво) …
Щедровицкий. Вы вроде бы спрашиваете достаточно точно, и поэтому я хочу Вашим вопросом ответить на Ваш вопрос: это дает возможность, но не объект. Запрет на объективацию не создает объекта сам по себе.
Некто. … (неразборчиво) …
Щедровицкий. А это уже вопрос включения соответствующих режимов онтологического конструирования, о чем я говорил давно. Я многократно подчеркивал, что появление в мыследеятельностной методологии термина "онтологическая работа" является с точки зрения нормального философского сознания глупостью и вещью неприемлемой. А в СМД-методологии выстраиваются определенные типы мыследеятельности, в частности, программирование, онтологическая работа, проектирование и так далее, и каждый из них обладает своими характеристиками, своими требованиями, правилами на производство объектов. Но это требует типодеятельностного анализа, о чем я сказал в третьем параграфе.
Никулин Егор. Для меня главным вопросом, который вытекает из того, что Вы говорили, является вопрос о языке и о связи всего, что Вы обсуждаете, с коммуникацией. В Европе уже давно складывается определенный порядок речи, во всяком случае, речи, касающейся интеллекта, в частности, научной и философской речи. Речь достаточно жестко (в силу норм) трактуется как дискурс. Там есть специально нормативно заданные правила, которые возбраняют речи быть множественной, полиэкранной и так далее. Из того, что Вы говорите, вытекает несколько стратегий. В частности, отказа от порядка речи или создания нового порядка речи, переупорядочивания речи, то есть построения новой логики, если под логикой понимать именно нормы организации речи. Может быть, этот вопрос связан с вопросом Марачи - как об этом говорить.
Щедровицкий. Вопрос Марачи заключается в другом - как об этом спорить.
Никулин. А тем более спорить. "Как об этом говорить" свертывает в себе весь процесс коммуникации.
Щедровицкий. А Вам не кажется, что, начав спорить, можно оказаться в ситуации невозможности говорить? В Вашем смысле.
Никулин. Когда я говорю "говорить", я имею в виду коммуникацию.
Щедровицкий. Я согласен. Такой вопрос есть.
Пахомов(?) В шестом параграфе было название "Предельные, объемлющие и рабочие рамки". Про рабочие рамки ничего не было сказано. Это сознательно?
Щедровицкий. Это зависит от типа мыследеятельности. Рабочие рамки - они и есть рабочие рамки. Теперь Вы должны задать себе вопрос: о каком типе работы идет речь? И тогда у Вас появляются дополнительные характеристики рабочих рамок при сохранении функций предельных и объемлющих. Но сохранение функций при смене типа работ будет протекать по-разному, или эти функции будут реализовываться по-разному.
Пахомов(?) Под этими типами работ подразумеваются программирование, проектирование или это другое?
Щедровицкий. Можно воспользоваться известной статьей Г.П.Щедровицкого о пространстве методологического мышления, где дана планкарта этого пространства с основными типами работ.
Марача. Фигура и фон в твоей речи подразумевают разномасштабные единицы. Но сам тип вопросов свидетельствует, что то, на что указывает перформативная часть речи - интеллектуальные функции, ретроговорение, - это все единицы одного масштаба. В то же время фон и масштаб культурных последствий, который ты дальше будешь обсуждать, явно другой. Не содержит ли переход от фигуры к фону в данном случае методологическую трудность, связанную с несоразмерностью единиц, и если содержит, то какими средствами она преодолевается?
Щедровицкий. Этот вопрос ставит меня в достаточно сложную ситуацию, поскольку я не хотел и не предполагаю даже в ответе на этот вопрос вдаваться в технические подробности, то есть в анализ самих технических приемов, позволяющих соотносить эти два момента.
Марача. На уровне схемы-принципа ответ возможен?
Щедровицкий. Например, принцип зернистости фона, который дальше в известных техниках позволяет осуществлять конфигурирование.
Марача. То есть, если смотреть в следующие параграфы, то можно понимать так, что это есть конфигурированные зерна одного фона?
Щедровицкий. Да. В условиях расплывчатых границ. Но кстати, есть очень хорошая работа Раппопорта … … (конец кассеты)
… … отведен проблеме фигуры и фона. В частности, в архитектурном и художественном проектировании на богатом историческом материале. Я не призываю считать эту книгу "азбукой молодого бойца", но как квазитеоретическое описание принципов она вполне сгодится, хотя я не очень понимаю, зачем это нужно.
Никулин. Я сделаю свой вопрос более похожим на вопрос. Какие именно стратегические направления переорганизации речи и действительной переорганизации коммуникации следуют из того, о чем Вы говорите?
Щедровицкий. Я подумаю над Вашим вопросом, но ответ дам, наверное, не сегодня, поскольку я этого не прописывал. Может быть, подходы к ответу на Ваш вопрос будут понятны из дальнейшего текста. (к Пахомову) Юрий Вильевич, приношу Вам глубочайшие извинения, прошу Вас записать Ваш вопрос. Может быть, во втором такте мы к нему вернемся, потому что иначе… Я прочел шесть страниц, а их двадцать. Я боюсь, что буду мешать Сиротскому {его доклад - следующий}.
Мацкевич Владимир. Это ответ на вопрос Егора (Никулина). Когда докладчик выходит с написанным текстом, вопрошающие точно так же должны до доклада иметь написанные вопросы.
Никулин. Это старо. Я спрашиваю, какие новые способы…
Марача. Это предполагает другую логику. Докладчик должен сначала раздать текст доклада, все должны его прочитать и задавать вопросы.
Мацкевич. Зачем читать? Читать можно потом, накладывая друг на друга вопросы.
Марача. Это из техник абсурда.
Щедровицкий. Благодарю вас за интересное и продуктивное обсуждение.
Многорамочный и полиэкранный характер мыслительной работы ставит перед нами вопрос о соотношении коллективного и индивидуального в мыслительной работе.
Новые техники мышления делают невозможным существование индивидуального мышления. Мышление, интерпретируемое как работа со многими контурами (с рамками и в рамках), имплицитно предполагает коллективный характер реализации мыследеятельности. Помимо традиционных техник многопозиционной организации коммуникации и рефлексии, для реализации методологической работы необходимо функциональное и игровое13 распределение по коллективу процессов смыслообразования, анализа контекстов и контроля за разными контурами рамок.
Таким образом, индивидуализация многорамочных техник принципиально невозможна.
На рубеже ХХI столетия я вынужден констатировать, что отдельный индивид не только не является субъектом мыследеятельности, но и не может им быть14.
Программное мышление, будучи принципиально коллективным, не гарантировано в своей реализации. Оно возможно, оно случается; оно есть событие, которое происходит в условиях специальной организации. Ни один участник события коллективной мыследеятельности - независимо от его интеллектуальных способностей - не может собрать на себе результаты уникального ситуационного опыта. Он не может стать продуктивным носителем мышления и, тем более, субъектом полной структуры мыследеятельности.
В ХХI веке никакая отдельная профессиональная позиция и никакой конкретный индивидуум (в физическом смысле) более не является гарантом осуществления и повторения мыслительной работы - ни философ, ни предметник, ни отдельный профессионал, ни организатор. При этом отдельный участник события коллективной мыследеятельности сохраняет память о том, что мышление возможно. Он стремится к воспроизводству ситуации с мышлением и не может этого сделать индивидуально15.
Говоря о "событии" коллективной мыследеятельности, мы фактически придаем этому представлению сильный реалистический оттенок. Будучи по своему происхождению проектным представлением16 и гипотетической онтологией (возникшей из признания взаимной несводимости и со-бытия деятельности и мышления в контексте любых социокультурных процессов), идея коллективной мыследеятельности становится предельной онтологией, регулирующей не только экзистенциальные суждения (суждения о действительности и существовании, в отличие от суждений о наличном бытии), но и процессы реализации.
Коллективная мыследеятельность существует, прежде всего, в знании о ней - как предмет и гипотетический объект системы знаний17 о мышлении и деятельности. Методологическое мышление переносит на представления о коллективной мыследеятельности дополнительный знак (метку значимости), который можно назвать квантором реальности. Однако, перенос квантора реальности на данное (на любое другое) представление (совокупность представлений) еще не создает "реальности-как-таковой". Последняя является результатом наложения по меньшей мере двух различных перспектив, о которых говорил еще А. Шопенгауэр - перспективы интенциональной (быть представлением) и перспективы самоопределения (быть волей)18.
Идея и представление должны стать рамкой самоопределения.
Речь идет не просто о переносе квантора реальности на-что-угодно; речь идет о признании определенного ряда представлений рамкой и регулятивом, пределом актуального самоопределения. Существование в знании и через знание дополняется существованием в качестве рамки самоопределения и в качестве принципа (формы организации) процессов реализации. Таким образом возникает мир реальности как единство представления и воли.
Признание идеи коллективной мыследеятельности (КМД) в качестве предельной рамки актуального самоопределения любого агента мыследеятельности (активного агента) отнюдь не означает, что КМД будет всегда реализовываться в своей полной структуре. Напротив, мы должны признать, что идея КМД остается прежде всего и в основном проектом. Возникновение "полных" систем коллективной мыследеятельности будет каждый раз уникальным событием, образованием "вселенной", мыследеятельностно организованного "космоса", - своеобразной вспышкой "сверхновой". Возникнув, полные системы мыследеятельности достаточно быстро подвергаются воздействию агрессивной социальной и социокультурной среды и трансформируются в различные редуцированные структуры. Эти редуцированные структуры, в свою очередь, становятся ядрами организмов жизнедеятельности, центрами кристаллизации жизненных миров19.
Исторический процесс представляет собой ко-эволюцию и взаимодействие организмов жизнедеятельности и результат ненаправленных мутаций редуцированных структур мыследеятельности.
Мир коллективной мыследеятельности может быть признан наличным бытием в той мере, в какой мы различаем полные и редуцированные структуры мыследеятельности и признаем, что любая социокультурная ситуация является моментом в процессах ко-эволюции и взаимодействия мыследеятельностных ядер жизненных миров.
Никулин. В том будущем, которое Вы маркируете как XXI век, невозможно осуществление мышления в индивидуальных формах, по Вашим словам. Из этого следует один из двух выводов. Можно говорить о способах коллективной соорганизации, а можно говорить о том, что мышление перестанет мыслиться как ресурс… Вроде бы Ваш второй тезис, следующий после этого, направлен именно в эту сторону.
Щедровицкий.(не отвечает)
Данилова Вера Леонидовна. Станешь ли ты утверждать, что коллективно только то мышление, которое осуществляется в форме актуальной устной коммуникации? То есть сидят вместе люди и дискутируют.
Вроде бы мышление коллективно всегда, поскольку коммуникация есть всегда обмен текстами, она может занимать разные временные интервалы… Вроде бы тогда фокус исторических изменений совмещает смену различных форм прикрепления индивида к этому мышлению и соответственно того, что индивидуализировалось и артифицировалось в разные стороны от этого коллективного (в широком смысле) мышления.
То есть у меня вызывает сомнения твой тезис о коренном переломе, который происходит в конце XX - начале XXI века.
Щедровицкий. Да, я понимаю этот вопрос. Я обсуждаю смену рамок. Ты позволяешь себе делать суждение исторической правды.
Данилова. Тогда я неправильно понимаю интенцию твоего последнего тезиса с квазиисторическим описанием.
Щедровицкий. А это другой вопрос. У меня в этом тексте нет суждений исторической правды, и почему я не стал отвечать на вопрос Егора по предыдущему тексту? Тот параграф для меня задает границы суждения о реальности. А в каких границах суждения о реальности движетесь вы, задающие вопросы, я не знаю.
Данилова. Я могу свой вопрос проинтерпретировать на схеме мыследеятельности.
Щедровицкий. Ты используешь схему мыследеятельности в качестве рамки?
Данилова. Да.
Щедровицкий. Значит, мы с тобой относимся к очень малой группе испорченных людей. Поскольку, если у тебя будет в европейской аудитории возможность произнести термин "коллективное мышление", то первое, что ты получишь в самом лучшем варианте, - это обвинение в фашизме, а второе, когда агрессия и социальная реакция будет снята, - вопросы, что это такое.
Данилова. … (неразборчиво) …
Щедровицкий. Мне этот обмен мнениями нравится больше, поскольку он апеллирует к интуитивному видению культурных региональных архетипов. Я думаю, что ни мой, ни твой тезис не могут быть объективированы в таком пространстве.
Филюк Олег. У меня было впечатление, что коммуникативность и коллективное … … … объективируются.
Щедровицкий. Кем?
Филюк. В тезисах про реальность.
Щедровицкий. Да, но при этом меня заботит следующее: процессы объективации. Последние четыре года меня заботил вопрос о том, при каких условиях и в каких границах можно произносить суждения о мыследеятельности. И тот набор рамочных представлений с указанием их возможных функциональных употреблений, которые я предлагаю в этих последних трех параграфах, для меня задает границы реалистического употребления понятия коллективной мыследеятельности. Я готов обсуждать недостаточность этих названных рамок для подобного употребления или избыточность их. Однако я, естественно, буду задавать вопрос о контекстах, поскольку то, что допустимо в игровой ситуации, недопустимо в других сетях коммуникации. И апелляция к игровому опыту реалистического употребления представлений о мыследеятельности не является доказательством того, что произведена реализация (или объективация как одна из форм реализации). И мысль, как говорит Сиротский, собралась в кристалл.
Филюк. Пока не произведено введение представлений об индивидуации, вряд ли можно ответить, потому что если брать принцип индивидуации для Китая, например, то он связан с телом, а следовательно, с той анатомией, которая расщепляется в коммуникации.
Щедровицкий. Отлично, я согласен. Я буду думать в этом направлении. То есть я согласен, что в данном тексте не присутствует эксплицитно понятие индивидуации, а оно заменено логическим представлением об индивидууме.
Филюк. В этом тексте присутствуют очень сомнительные не эксплицированные онтические представления.
Щедровицкий. Всякая логика оборачивается онтиками.
Филюк. Здесь же интересен вопрос, как происходит отказ от объективации, как выскакивают за пределы онтик. Потому что отношение фигуры и фона характеризует именно онтическую ситуацию. Выскочить за фигуру или выскочить за фон - этот тот контекст, который трудно обсуждать на противопоставлении представления и воли. Воли - чьей? Если введем принцип индивидуации, может случиться так, что моя…
Щедровицкий. Не надо этого делать. Я специально об этом писал большую развернутую статью. Об идее рефлексии.
Филюк. Что значит "не надо этого делать?" Есть большой культурный регион, связанный с традицией…
Щедровицкий. Не надо этого делать. Я с тобой согласен по квалификации. Первое: эта идея не артикулирована и, как всякая неартикулированная идея, которая замещается ее логическими коррелятами, она грозит неконтролируемыми онтическими интерпретациями, в результате чего индивидуум может пониматься как физический субъект, то есть эмпирический человек. Но я не знаю никакого другого принципа, кроме принципа остановки. Я согласен, что эта линия должна быть специально проработана, а следовательно, должен быть дан ответ, как понимается индивидуация в разворачиваемом контексте.
Роткирх Анна. … (неразборчиво) …
Щедровицкий. На мой взгляд, понятие интерсубъективности не снимает оппозиции индивидуального - коллективного или индивидуализации - коллективизации. Хотя, насколько я понимаю, установка на преодоление этой оппозиции за счет представлений об интерсубъективности характерна и для логических (правильнее сказать - философских) работ начала века, и для современных работ, которые находятся на границе между философией и социальными науками. Хотя я мог бы согласиться, что этот контекст точно так же должен быть обсужден.
Слушая ваши вопросы, я должен вернуться на шаг назад и зафиксировать следующее: после того, как … (конец кассеты)
… в той или иной форме началась онтическая пигментация текста. Я не думаю, что этого можно избежать. Наверное, могут существовать радикальные версии рамочных техник, которые вообще не предполагают второй интенциональности, то есть в моем тексте - первой. Или: эти переходы будут опосредованы конкретными практиками. Здесь должен быть введен параграф под примерным названием "конкуренция и кооперация". Поскольку, если мы отрицаем необходимость кооперации (на практическом уровне), то вообще можно ограничиться рамочными констатациями. Переход в план объекта нужен для кооперации; конкурентные практики могут оставаться безобъектными. В точности по принципу Алисы в стране чудес: все бегут в строгом беспорядке в разные стороны, кто устал и остановился…
Пахомов. Когда Вы будете зачитывать следующий параграф, можно ли при его понимании заместить оппозицию рамки и объекта оппозицией Егора? Если да, то где границы подобного замещения?
Щедровицкий. Это вопрос из области теории перцепции, понимаемой (для меня) очень широко. Я могу привести феномен кинематографа. В каком случае Вы рассматриваете экран как экран, а в каком случае - как фон? То есть в каком случае вам важна граница экрана, а в каком случае Вы проваливаетесь внутрь? Эмпирическая теория перцепции утверждает, что при переходе к голографическому изображению происходит этот переход: теряется контроль и удерживание рамок, происходит проваливание внутрь, в экран. В этом смысле экран перестает быть экраном. Поэтому переход важен и с точки зрения упомянутых процедур фокусировки, потому что фон во многом есть функция от фигуры, а в другом случае мы движемся от рамок. Но это опять переход в ту область, которую я назвал технической.
Жуль Юрий. Возникновение двойной интенциональности, связанное с переходом "из" "в", существует, или есть некоторая тотальность, которую мы должны принимать с чувством неизбежности?
Щедровицкий. Нет, я же сказал, что первые четыре пункта есть введение в новую формацию мышления. А поскольку оно техническое…
(Жуль? Сиротский?) Я очень рад за историю. У меня вопрос про себя, не в техническом плане.
Щедровицкий. Не понимаю.
Некто. Техническое - значит, инструментальное, то есть "делается"?
Щедровицкий. Да.
Горев Андрей. Происходит ли какое-нибудь качественное изменение при переходе от объектной схемы к схеме многих знаний … (неразборчиво)… Обязательно ли знание может получаться путем сравнения и сочетания различных мнений? Может ли оно как-то по-другому получаться?
И может … … не случайно происходящее здесь называется Школой Культурной Политики, а не Ассоциацией свободных методологов.
Щедровицкий. Поскольку о второй части я буду говорить дальше, и моя версия прямо противоположна, то я на этот вопрос отвечать не буду.
А что касается первого вопроса, то фактически достигнутое в ходе конкретных работ (в частности, работ Лефевра по нотной азбуке) различение на знание Х и знание об Х проблематизирует гомогенную логическую интерпретацию техники многих знаний, поскольку выясняется, что помимо искомых многих знаний существует еще другой уровень, где движутся операторы, которые указывают на тип знания и позволяют регулировать конфигурирование. В этом ряду можно сопоставлять знания и понятия, при этом есть понятие, которое тождественно знанию об Х, а есть понятия, которые не могут быть отождествлены ни с какими знаниями, даже знаниями рамочного уровня, то есть знаниями об Х, а не знаниями прямой интенциональности.
Вообще-то все описано в работах Лефевра, Розина и Москаевой, но дальше у них произошел слом, потому что они в этот момент занимались педагогическими практиками, и тип практической ориентации начал трансформировать работу с самими технически-операциональными элементами мышления. Результатом явилось понятие способа деятельности, поскольку способ деятельности начал трактоваться как система закрытых рамок, и ему в интеллигибельной плоскости соответствовало понятие. Я дальше попытаюсь утверждать, что такие редукции есть результат педагогической установки, которая вообще принципиально редукционистская, поскольку она пытается индивидуализировать то, что по принципу индивидуализировано быть не может.
Горев. Может, эта ситуация создается для педагогов, а не для учеников.
Щедровицкий. Без разницы, для кого она создается. Гомогенизация - она и есть гомогенизация. Поэтому статья шестьдесят шестого года о принципе многих знаний и статья о конфигурировании, которая была переработана и вышла под названием "Синтез знаний. Проблемы и методы" - это статьи периода 61-го года, то есть периода до введения представлений о нотной азбуке и до знаменитого и нигде не существующего доклада Олега Генисаретского "Смысл в процессах конфигурирования". Поскольку нет этой второй плоскости, второго уровня.
Три дня назад в разговоре с Тимофеем Сергейцевым по поводу экспертизы я пошутил, что экспертиза - это большая схема знания, большая схема атрибутивного знания.
Зуев Сергей. Это старая шутка. Ты уже с Поповым так шутил. (смех)
Я начал свое рассуждение с указания на формирование рамочных техник мыслительной работы. В дальнейшем я исходил из предположения, что онтологизация и объективация являются лишь одним из типов реализации20: "объектами" в этом случае оказываются результаты процессов и процедур реализации в чисто интеллигибельных пространствах21.
Однако, не только мыслительная работа и акты полагания, но и процессы самоопределения, коммуникации, поведения, социального действия и взаимодействия имеют рамочный характер и также не могут быть правильно поняты вне реконструкции их рамочных компонентов.
Мир коллективной мыследеятельности и его социокультурные "оболочки" (формы манифестации) пронизаны знаниями (а также другими эпистемическими организованностями) и интеллектуальными процессами, позволяющими употреблять знания в рамочных функциях. Рамочные способы употребления знаний (и других эпистемологических организованностей) создают на материале жизнедеятельности и мыследеятельности локальные "контуры" самоопределения, влияют на формирование стратегий и сценариев поведения, а также детерминируют границы пространств, в которых возможна коммуникация и взаимодействие.
Рамочный способ употребления знаний в европейской интеллектуальной традиции, на мой взгляд, был осознан достаточно рано; один из видов подобных употреблений и соответствующий класс рамок получил название культуры. В дальнейшем идея культуры получила ярко выраженную натуралистическую трактовку22. Вместо того, чтобы анализировать рамочные способы употребления знаний и их функции в процессах коллективной мыследеятельности, стала рассматриваться морфология культуры - содержание тех или иных "культурных" норм, которые фактически трактовались как "причины" или "генеральные условия" актуального поведения в ситуациях23.
Вместе с тем, каузальная трактовка морфологии "культуры" в европейской традиции разворачивалась параллельно с телеологической трактовкой "культуры" как пространства свободы и самоопределения. Начиная с И. Канта утвердилось понимание того, что человек не может быть принужден другими иметь ту или иную цель, хотя он может быть при определенных обстоятельствах принужден делать то, что противоречит его личным целям и установкам. Согласно той же концепции И. Канта24, разумное существо обретает способность самостоятельно и автономно ставить цели за счет наличия особого пространства - культуры. С этой точки зрения культура является одновременно пространством развертывания родовых человеческих способностей целеопределения и индивидуальным достоянием отдельного человека, пространством актуалгенеза. Культурная организация задает границы того, что человек как свободно действующее существо может делать из себя сам.
На мой взгляд, телеологическая трактовка культуры в отличие от каузальной содержит в себе указание на искомый класс процессов и ситуаций рамочного употребления знаний в коллективной мыследеятельности, который далеко выходит за границы рамочных техник мыслительной работы.
Марача. Когда производится отнесение определенного рассмотрения культуры, которое здесь было названо "морфологическим", то идея причинных связей… Что можно сказать о трактовке социальных институтов как целеустремленных систем? То есть налицо телеологическая интерпретация, а с другой стороны, здесь не уйти от морфологии. Не есть ли такое твое отношение результат притягивания сюда системных категорий "процесс-материал"?
Щедровицкий. Дело в том, что к этому пункту, как и ко многим другим, существуют развернутые примечания. В частности, в примечании к этому пункту обсуждаются четыре категориальные проблемы понятия культуры, а именно: проблема внешней и внутренней позиции, проблема интегрирующих и дифференцирующих функций, проблема функционального и морфологического и проблема каузального и телеологического. И дается матрица перемножений, которая, с одной стороны, служит основой для типологизации культурологических подходов, а с другой - показывает, что наличие этих четырех различных трактовок, когда культура одновременно трактуется и как интегрирующая, и как дифференцирующая, позволяет самому этому понятию стать замыкающим и нерефлексивным в европейской интеллектуальной традиции, поскольку такая растяжка категориальных интерпретаций позволяет фактически все называть культурой. Это по поводу первой составляющей вопроса.
Что касается второго момента (о телеологических характеристиках социальных систем), то я с этим не согласен, поскольку, на мой взгляд, это представление не использует традиционных для теории деятельности различений "производства" и "клуба", "индивида", "личности", "биоидности" и "индивидуальности", и в этом смысле не обсуждает, чему могут быть приписаны характеристики целеустремленности: самим структурам или их материалу.
Марача. Мне кажется, что некоторые неудачи теоретико-деятельностного программирования, научных исследований и разработок были связаны с тем, что при повороте от интенции прима к интенции секонда наука стала интерпретироваться не как познание объекта, а как блочно функционализированная деятельность, но при этом ряд моментов (в языке твоего доклада их можно назвать культурологическими) были упущены именно потому, что потерялась специфическая морфология науки как общественного института. Мне кажется, идея стремления к истине как идея, задающая смысловую целеустремленность науки, связана именно с морфологией. Если посмотреть на функциональные блок-схемы, то там никакой идеи стремления к истине нет. А где же она еще может быть, как не в морфологии?
Щедровицкий. Ты вроде бы в этом примере поддерживаешь мою интерпретацию, что целеустремленность не принадлежит функциональной структуре, которая в определенной рефлексивной позиции квалифицируется как социальная (что само по себе требует обсуждения), а принадлежит расхождениям между тем, что трактуется как функциональная структура, и тем, что трактуется как материал этой функциональной структуры. Это есть, с одной стороны, конек теоретико-деятельностного подхода, а с другой стороны, его (подхода) проблема. Я согласен с тобой в этой части: что необходимо дополнительное обсуждение методов анализа социокультурных систем в теоретико-деятельностном подходе. Я бы не согласился с одним нюансом твоего вопроса, в частности, в обсуждении редуцированных системных методов, поскольку, на мой взгляд, теоретико-деятельностный подход принципиально не может работать с полной категорией системы, а может работать лишь со структурными версиями системного подхода.
То есть - проблема соразмерности. Онтология мыследеятельности позволяет, на мой взгляд, впервые вернуться к полным версиям системного подхода. В частности, начать рассматривать системы, в которых материалом одних процессов являются другие процессы. А теоретико-деятельностный подход, на мой взгляд, этого не позволяет. Но это можно обсуждать.
Марача. Я постараюсь получить ответ на наиболее проблемную для меня часть вопроса. Если очень грубо его сформулировать, это: подразумевается ли за материалом телеология? Вроде бы для меня ответ звучит таким образом: полная категория системы позволяет в конечном счете приписать целеполагание не морфологии, а определенным … между процессами.
Щедровицкий. Да, позволяет приписать целеполагание не материальным элементам, а связкам. А дальше надо смотреть, каким именно связкам. (конец кассеты)
Рассмотрение человека как культурного существа (существующего в культурном пространстве и, одновременно, участвующего в его создании), ставшее общим местом к концу ХVIII века, заставляет по-иному смотреть на социальные, политические и экономические процессы.
Если еще К. Маркс мог считать, что отношения к средствам производства, трактуемым как орудия труда, является основным классо- и стратообразующим принципом, то сегодня подавляющее большинство социальных мыслителей признает, что производственные отношения в целом являются производными и определяются включенностью активного агента в поле знания и культурных рамок.
Культурологический подход утверждает, что культурные архетипы, задающие способы употребления человеком своих способностей, в пределе - способы самопроектирования, а также - прагматическое, этическое и моральное измерение процессов употребления практического разума25 будут определять и "место" человека в социальных структурах (набор социальных ролей), и статус, и допустимые формы социально-экономической и хозяйственной26 деятельности. Различия между людьми, обладающими разными типами знаний и ориентирующимися на различные культурные нормы (формы организации мышления и деятельности), оказывается больше, чем пресловутые "классовые" и сословные связи.
Это фактически означает, что пространство культуры является той мета-системой 27, в которой конституируются социальные и деятельностные образования. Понимаемая таким образом культура принципиально противостоит социальной организации. Социальные условия могут меняться от ситуации к ситуации, и вместе с ними может трансформироваться "место", которое занимает активный агент. Структура политических и организационных институтов, конкретные обстоятельства (включая субъективные факторы), произвол правителей и готовность конкретных людей к подчинению - все это будет определять портрет социальной ситуации. Однако, все эти факторы могут существенно трансформироваться (вплоть до полной нейтрализации) под влиянием культуры. Наличие культурного пространства создает возможность самоопределения для любого конкретного человека и малой группы вопреки социальной ситуации и даже в оппозицию к ней.
Философская культурология и культурантропология исходит из того, что именно в культуре закрепляется факт освобождения человека из-под опеки социальности в любых ее формах - политического тоталитаризма, коллективизма, группизма и различных способов принуждения. Именно культура "раскупоривает" социальную организацию и создает то измерение исторического процесса, в котором возможно накопление опыта свободы.
Как я утверждал выше, формирование представлений о виртуальном пространстве культуры (в котором представления о должном и возможном являются более реальными, чем существующие социальные ограничения и фактические обстоятельства) находится в тесной связи с осознанием (утверждением) значения и роли рамочных способов употребления знаний в ситуациях коллективной мыследеятельности. Вместе с тем, все множество рамочных употреблений знаний не сводится и не может быть сведено к случаям "культурной детерминации". Европейская культура есть лишь один из типов рамок, и, по-видимому, характеристической формой возникновения культурной нормы является "усечение" определенных рангов рефлексии28.
Распространение телеологической трактовки культуры как пространства свободы означает вместе с тем и ограничение культурологического подхода. Бурное развитие информационных, экранных и политических технологий в ХХ веке заставляет интеллектуалов признать, что помимо культуры существуют другие типы рамок, влияющие на процессы самоопределения, коммуникации и действия. Денатурализация понятия культуры и возвращение к анализу рамочных функций и рамочных способов употребления знаний в ситуациях коллективной мыследеятельности приводит к возникновению нового типа и сферы деятельности - культурной политики.
Проделанное выше рассуждение подчеркивает неопределенность и двусмысленность этого термина.
По своему происхождению идея культурной политики связана с понятием культуры и процессами политизации культурных факторов, характерными для конца ХIХ - начала ХХ столетия29. Однако эта связь неоднозначна. Культурполитическая установка признает производящий (детерминирующий) характер культурных норм и превращает культуру из рамки мира в предмет манипулирования и воздействия. Признавая - на первом шаге, что самодеятельность возникает только в пространстве культурной организации, культурная политика делает процессы изменения и ре-структурации указанного культурного пространства предметом особого типа мышления и деятельности. Это заставляет - на следующем шаге - отказаться от заведомо зауженной ориентации на культуру и вернуться к анализу различных типов рамок и процессам рамочного употребления знаний в целом.
Можно сказать, что подобная расширительная трактовка культурной политики (по отношению к базовой идее культуры) возникает в тот момент, когда становится очевидным, что любое слово является действием (или может им стать при определенных условиях). Интерсубъективное взаимодействие и коммуникация начинают трактоваться как способ передачи (усвоения) смыслообразующих рамок.
С этой точки зрения культурная политика производит новые смыслы в коммуникации и понимании, создает культурные гештальты и "перцептивные конфигурации", а за счет этого создает пространства для возможных и допустимых в данных рамках поступков и действий. Активизируя работу представления (идеирования, фантазии, проектирования) и создавая новые методы объективации знаний и других эпистемологических организованностей, культурная политика ведет борьбу за распространение и внушение определенных представлений (рамок), одновременно превращаясь в борьбу за возможность сохранять или трансформировать условия человеческой мыследеятельности. П. Бурдье в одной из своих работ30 указывал, что тот, кто обладает возможностью называть, может вызывать к существованию при помощи номинации.
В последней четверти ХХ века складывается особая сфера культурной политики, которая включает в себя (помимо образования и средств массовой информации) массовые политические технологии, дизайн и художественное проектирование, юридическую (правовую) и финансовую инженерию, имиджмейкинг и паблик рилейшнз, рекламу и маркетинг, архитектурное проектирование и формирование среды обитания (от визуальной среды современного города до экологической среды жизнедеятельности в целом). Социальные науки и философия в контексте культурной политики приобретают новый тип практичности, влияют на ее инструментарий и содержание. В то же время возникновение и бурное развитие сферы культурной политики проблематизирует существующие техники интеллектуальной работы и предметно организованного мышления.
Эти изменения во многом стимулируют отработку и распространение рамочных техник организации мыслительной работы и ситуаций коллективной мыследеятельности.
В условиях формирования сферы культурной политики и нового информационного пространства меняются способы взаимоотношения между государством, обществом и капиталом.
Распространенная точка зрения состоит в том, что происходит интернационализация указанных субъектов и форм их самореализации - формирование мирового хозяйства, всемирного общества и мирового государства. Однако мы переживаем переходный период, и тенденции процессов не являются однозначными.
Транснациональный капитал действительно перестает ориентироваться на рамки существующих концепций международного разделения труда и пренебрегает как сравнительными, так и абсолютными преимуществами национальных хозяйств. Традиционные формы влияния национального капитала на национальное государство - коррупция и лоббирование - с очевидностью теряют свою эффективность, но усиливаются31. Общества, позитивно ассимилировавшие идею гражданства и взявшие под контроль способы использования государственного аппарата32, стремятся через политические механизмы и демократические процедуры оказать влияние на всемирное системное развитие 33. Будущее национального государства ставится под сомнение: как подчеркивает Хабермас, для многих групп населения оно становится ложным видом единства, неспособным действовать в условиях экологической ситуации, асимметрично распределенного взрывоопасного роста народонаселения, биотехнологического и компьютерного переворота (соответственно в сельском хозяйстве и в промышленном производстве) и, наконец, формирования глобальных финансовых рынков34. Часть своих функций национальное государство делегирует на локальный, а часть - на транснациональный и региональный уровни. Образно говоря, для многих проблем оно оказывается слишком велико, чтобы действовать эффективно, а для других - слишком мало. Ширится движение за объединение демократических конституционных государств в крупные политические единства, подобные Европейскому Союзу. Делаются попытки создать дееспособные межгосударственные региональные конференции, а также превратить Объединенные нации в действующий орган.
В настоящий момент эти институты пользуются устаревшими политическими технологиями и во многом воспроизводят старые проблемы. Сохраняющиеся диспропорции в уровне и темпе экономического развития, а также бурные трансформации в Восточной Европе и России вновь делают национально-государственную идею привлекательной - даже там, где она в принципе не может быть реализована. Ренационализация политического процесса, не учитывающая того, что сами нации являются в высокой степени искусственными образованиями35, во многом представляет собой форму самоопределения "внутреннего общества", не вовлеченного в постиндустриальные трансформации и состоящего из агентов, использующих традиционные хозяйственные и социальные представления в качестве рамок мышления и действия. Знание о том, что национальный способ самоопределения в системном мире исчерпал себя, не распространяется на сектора, отчужденные от функционирования транснационального капитала и международного рынка труда, и не захватывает сферы воспроизводства "традиционности" как культурного архетипа.
Вместе с тем, и государство, и общество, и капитал (понимаемый как замыкающий тип универсального ресурса) скорее всего представляют собой уходящие персонажи исторического процесса: все эти образования возникли как особые единицы в период, предшествующий Французской буржуазной революции 1789 года, и оказались неспособными ассимилировать опыт мировых войн и социальных революций ХХ века. Привлекая метафору Г.В.Ф. Гегеля, сегодня ни государство, ни общество не являются больше формами существования (манифестации) разума в истории, а капитал уступил функцию универсального ресурса знаниям и мышлению36. На арену мировой истории вышли новые персонажи: регионы, интеллектуальные программы и локальные антроподромы (образовательные анклавы, анклавы личностного роста).
Либоракина Марина. … (неразборчиво) … Понятно, что различение социального и культурного - это различение, возникшее … Можно даже рассуждать, возникло ли оно сначала в схеме ВД и ТК, а потом стало мировоззренческим, либо наоборот - возникло, чтобы оправдать и пояснить некое мировоззрение. … Может, есть другой ход. Скажем, различные формы социальной организации разных типов знаний…
Щедровицкий. Во-первых, того тезиса, против которого Вы возражаете, я не произносил, поскольку я утверждал, что явные и скрытые (фундаментальные, лежащие в глубине) различения культурного и социального есть предпосылка формирования культурологического подхода. Тезис может быть так произнесен: культурологический подход должен признавать различие социального и культурного (и неважно, признают или не признают это различие представители культурологического подхода; меня это не интересует, поскольку представители и носители этого подхода могут не знать о том, что культурологический подход требует различать, и сводить социальное к культурному, что они и делают в разных формах…) А культурологический подход как отдельный не может это сводить, а должен различать, иначе его просто не существует.
В этом состоял смысл этого параграфа. А по поводу культурной политики я никаких позитивных тезисов не произносил. Я ничего конкретного о культурной политике и ее технологиях не утверждал.
Либоракина. … (неразборчиво) …
Щедровицкий. О трех субъектах утверждалось отдельно. Поэтому я поддерживаю пафос и считаю, что нужно отдельно обсуждать, что такое культурная политика и каковы ее характеристики, как она складывается и каковы технологии в ней, но я ничего не сказал, кроме того, что формируется такая сфера. Я не обсуждал, что она делает с моими рамками и что она делает с моим предметом. Она не сфера, а соответствующий тип мыследеятельности.
Либоракина. … (неразборчиво) …
Щедровицкий. Это суждения фактов. Я бы для игры предложил следующее: что культурология (я не говорил ничего о культурологии, а говорил о философской культурологии) … (неразборчиво) …, а как формировалась культурология - это отдельный вопрос исторического интереса, поскольку думаю, что она, как и все в мире, формировалась неоднозначно. Был полигенез.
Я понимаю, что сам виноват в этой ситуации, так как мы сидим два часа 25 минут, и что-либо понимать уже невозможно, но у меня есть еще пять страниц текста, которые касаются двух вопросов: занятости и образования.
Конец ХХ века принес нам принципиальное изменение структур занятости и рынка труда. Можно утверждать, что от эпохи продажи рабочей силы мы переходим к эпохе аренды рабочего времени (времени деятельности)37.
Общество, основанное на физическом труде, исчерпало себя. Ключевым ресурсом становится информация, знания и мышление. Знание и отдельные единицы рабочего времени могут быть одновременно задействованы в целый ряд различных процессов деятельности38.
Наряду с феноменами неполной (частичной) занятости, косвенной занятости и формирования прослойки постоянных безработных, возникает слой сверхзанятых специалистов с повышенной региональной и трансрегиональной мобильностью.
Вместе с тем на современном рынке труда и рабочего времени мы постоянно имеем дело с индивидами, которые "прикидываются" носителями полных структур мыследеятельности и мышления. Эти индивиды претендуют на то, что они могут выполнить определенный класс работ и решить определенный класс задач; в рамках этой социальной мимикрии они сдают в аренду свое рабочее время, не гарантируя и не имея возможности гарантировать выполнение взятых на себя обязательств.
С другой стороны, мы имеем дело с управленцами, которые всегда находятся в асимметричной ситуации: они нанимают на работу специалиста, предполагая, что их собственной квалификации хватит для того, чтобы из нестабильных и не соответствующих задаче элементов (индивидов) собрать нормально функционирующее целое. Арендовав рабочее время "частичных специалистов", они рассчитывают построить полную структуру коллективной мыследеятельности и коллективных работ, которая бы выполнила задачу нужного класса.
Оценка рисков построения или непостроения, выполнения или невыполнения коллективной мыследеятельности становится сегодня ключевым типом работ в любой системе управления. Отсюда - гигантски вырастает объем всех опосредующих экспертных и консультационных работ. Все этапы реализации сложного проекта (замысливание, прожектирование, программирование, организационное проектирование, планирование, сценирование и оперативное управление) должны пройти экспертизу и получить соответствующее консультационное сопровождение. Частичная деятельность каждого из участников работ, возможность их коммуникации и кооперации, способ сборки, промежуточные продукты и результаты, способы "упаковки" и передачи их из одной позиции в другую - все является предметом предварительной проработки и анализа39.
На рубеже ХХI столетия проблема распределенных рисков по сборке политических и хозяйственных систем (целостностей) становится тотальной.
ХХ век показал возможность индивидуализации тех частных видов и типов мышления, которые могут быть представлены как деятельность. Для решения этой задачи могут быть сконструированы соответствующие образовательные и культурные технологии.
Таким образом, современное образование представляет собой проект и форму организации процессов индивидуализации тех типов мышления, которые представлены и описаны как деятельность. Вся существующая сегодня система образования обслуживает новоевропейский проект создания индивида = субъекта мышления40.
В рамках существующих образовательных практик мы живем в мире странных, ничем не обоснованных гипотез о развитии мышления и возможностях формирования индивидуального мышления. Это, на мой взгляд, определяет ядро кризиса образования и всей педагогической антропологии41.
На рубеже ХХI века этот кризис охватывает процессы подготовки кадров, обучения, воспитания и образования. В частности, принципиально меняется тип заказа на подготовку кадров и образование. Остановимся подробнее на содержании названных изменений.
Если речь идет о подготовке кадров, то всегда существует некая группа агентов хозяйственной и экономической деятельности, включая территориальные органы управления, которые выступают в качестве заказчика на специалистов определенной квалификации и уровня подготовки. ХIХ век принес нам разотождествление государства и этих агентов. Если еще в начале ХХ века эти агенты - как заказчики на подготовку кадров - носили слегка "зомбированный" характер, а их функцию во многих случаях принимало на себя государство, то сегодня положение меняется. В США объем средств и ресурсов, затрачиваемый в сфере внутрифирменной подготовки кадров, равен средствам и ресурсам, выделяемым государством, которое перестает выступать как институциональный заказчик на подготовку кадров. В то же время работодатели, берущие на себя функцию подготовки, переподготовки и повышения квалификации кадров, не заинтересованы в автономизации работников и в неконтролируемом росте их образованности. Сверхквалифицированные представляют такую же опасность, как и недоквалифицированные.
Государство остается повсеместно заказчиком на обучение, формируя все более интернационализируемый госстандарт.
Эти процессы обусловлены изменением природы современного государства и типов взаимооотношения государства, международного сообщества и интернационального (трансрегионального) капитала. Изменение роли национальных государств в регулировании хозяйственной деятельности, способов взаимодействия с глобальными инфраструктурами, новые возможности транснационального капитала манипулировать территориально привязанными социальными группами и рынком труда в целом приводит к тому, что государству приходится рассматривать обучение как элемент общей подготовки и повышения конкурентоспособности нации (брать на себя часть функций по обеспечению подготовки кадров).
В качестве образца для политики государства в области обучения все чаще называются технические школы Германии, сложившиеся во второй половине ХIХ века, и русскую инженерную подготовку начала ХХ века, совмещающую обучение с элементами профессиональной работы.
Однако и здесь, как показал послевоенный период, нет однозначных связей между вкладами в обучение, экономическим развитием и местом страны в мировой системе разделения труда. Чем выше уровень подготовки индивидов, тем более требовательны они к условиям и уровню оплаты труда. Чем выше эти требования, тем менее охотно транснациональный капитал пользуется услугами данной категории работников и тем слабее шансы государства привлечь на свою территорию высокорентабельные и высокотехнологичные производства. Я, конечно, далек от того, чтобы утверждать, что транснациональный капитал руководствуется лишь целями максимизации прибыли и в любой ситуации предпочтет дешевую рабочую силу. Однако очевидное лидерство стран АТР в региональной конкуренции с США и европейскими государствами во многом вызвано большей конкурентоспособностью дешевого высококвалифицированного труда (с соответствующей системой технически ориентированной подготовки) по сравнению с требовательной образованностью рабочей силы культурно-развитых стран.
В этих условиях повышенной неопределенности сравнительных и абсолютных преимуществ страны в мировой системе разделения труда прагматичное государство начинает снижать уровень требований к процессам обучения и подготовки кадров; происходит американизация обучения.
В этом контексте можно вернуться к вопросу об изменениях структуры занятости и аренды рабочего времени. Государство, осуществляя ограниченный контроль в сфере культурной политики и подготовки кадров, как бы играет с актуальными и потенциальными агентами деятельности, претендующими на использование ресурсов территории, влияя на условия аренды свободного времени населения.
Современные технологии обучения задают исходную систему требований к "арендатору", ограничивая и детерминируя возможные способы использования человеческих ресурсов. Государство, делая вклады в обучение, задает рамки и границы допустимых взаимоотношений между арендаторами (работодателями) и специалистами на рынке рабочего времени.
Проводя определенную образовательную и культурную политику, государство (наравне с другими агентами хозяйственного и социокультурного действия) влияет на антропный материал систем деятельности, привлекая или, напротив, ставя ограничения на реализацию определенных классов проектов.
Стратегический вопрос: должно ли современное национальное государство делать вклады в обучение, подготовку кадров и образование, и если должно, то в каких объемах? Не завышаем ли мы тем самым "планку" для привлекаемых и потенциальных работодателей? Не закладываем ли сегодня через механизмы обучения завышенную самооценку специалистов и нереалистичные требования к типу ожидаемых (на данной территории) проектов42? Каково место сверхквалифицированных регионов в современном мире, в рамках сложившейся системы международного разделения труда? Не снижают ли вклады в систему образования уровень конкурентоспособности отдельных территорий и отраслей, индивидов и групп? Какие типы и направления подготовки и обучения должны сегодня поощряться, а какие, напротив, искусственно "замораживаться"? Кто будет нести риск за высокую безработицу квалифицированных специалистов, за формирование теневого рынка услуг и труда?
Кто примет на себя риски, связанные с развитием? Кто будет страховать эти риски?
Готово ли педагогическое сообщество, отдельные интеллектуальные и профессиональные группы и, наконец, государство страховать риски, связанные со сверхквалифицированностью и сверхобразованностью выпускников средней и высшей школы? Готовы ли эти агенты решать вопросы трудоустройства, работы и заработка в условиях постиндустриального общества и радикальной смены технологий мышления? Или все названные структуры являются "товариществами с ограниченной ответственностью"?
Эти вопросы не праздны.
В последние годы национальное государство снижает уровень вкладов в поддержку систем образования. В Европе и Тихоокеанском регионе распространяется мнение о том, что концепция человеческого капитала и большие вложения в систему гуманитарного образования не достигают целей повышения конкурентоспособности нации и отдельных специалистов в мировой системе разделения труда. Увлечение вложениями в гуманитарное образование в 60-е и 70-е годы привело к появлению последствий, контрпродуктивных по отношению к ставившимся задачам.
Государственный контроль над системами финансирования образовательных процессов вызывает также возражения со стороны демократически настроенной общественности. Наложение двух тенденций приводит к тому, что среди государственных чиновников и советников, обслуживающих систему государственного управления, крепнет понимание того, что государство не должно быть заказчиком на образование.
Кто будет выполнять эту функцию в новой ситуации?
Самый банальный и часто звучащий ответ: заказчиком на образование является отдельный индивид, заинтересованная в саморазвитии личность. Однако очевидно, что сам человек не может быть агентом подлинного образовательного выбора именно в тот период (раннего детского возраста), когда применяемые педагогические методы имеют наиболее важное значение.
Если же мы фиксируем невозможность индивидуализации мыследеятельности и мышления, признаем, что субъект мыследеятельности является принципиально коллективным и временным, то вышеуказанный ответ вообще не может нас удовлетворить. Кто в этом случае сохраняет и транслирует заказ на образование? Семья? Однако чем диктат семьи в ситуации образовательного выбора лучше диктата государства? Профессиональное сообщество? Однако чем больше профессиональные элиты берут в свои руки процессы образования, тем слабее оказывается его интегрирующая функция. Любая профессиональная группа сегодня остается носителем частных и заведомо редуцированных мыслительных технологий, а также зауженного горизонта, несоразмерного ценностям личностного роста43.
* * *
Таким образом, я хотел показать, что изменение техник мыслительной работы серьезно влияет на общую социокультурную ситуацию и антропологический профиль современных систем мыследеятельности. Принципы и ориентиры культурной, социальной, хозяйственной и образовательной политики трансформируются.
Конечно, описываемая проблемная ситуация возникла не сегодня и не вчера. Однако, на рубеже ХХI века мы фактически нащупываем форму сказывания о проблемной ситуации в целом. В тот момент, когда это сказывание произойдет, ситуация, несомненно, поменяется. Многие проекты, которые были возможны, пока проблемная ситуация высвечивалась своими частями и проговаривалась в своих элементах, станут невозможными.
Конец ХХ - начало ХХI века - это прежде всего период нейтрализации привычных для нас горизонтов проектирования и социокультурного действия.
Жуль. Вопрос на понимание. Когда Вы употребляете … (неразборчиво) … Вы относитесь к национализации или ренационализации как к одному из типов этих процессов, или это отдельный тип процессов?
Щедровицкий. Отдельный.
Жуль. И он принадлежит действительности наступающего будущего?
Щедровицкий. Более того. При подготовке этого текста я обращал больше всего внимания на границы объективации тех или иных тезисов. Поэтому тезис о различии социального и культурного приводится в рамке культурологического подхода. Перенос этих оппозиций в рамки культурной политики или образовательной политики требует специального обсуждения. Думаю, что формирование гибридных онтологий социокультурного типа принципиально меняет способ использования этой оппозиции в границах той или иной (культурной, образовательной) политики.
Поэтому на Ваш вопрос я отвечаю так: да, это разные процессы, и их соотнесение требует отдельного продумывания.
Ковалева Татьяна. Я пропустила момент, когда мы стали образование рассматривать в жесткой связи с заказом. Есть же ход, когда образование рассматривается вне заказа.
Щедровицкий. На мой взгляд, тезис о том, что заказчиком на образование является само образование, не есть снятие логики заказа, а есть способ повышения статуса научно-педагогических сообществ. Причем во многом фиктивный, поскольку этот способ повышения статуса ограничивается рамками самого научно-педагогического сообщества.
Ковалева. Это другая ситуация, а в чем нарушение логики такого подхода?
Щедровицкий. Нет нарушения логики. Я слово "заказ" употребляю здесь в очень широком смысле, как всякие внешние связи. Если Вы будете утверждать, что современное образование может вернуться в монастырь, объединенный с университетом, то тогда я поддержу тезис об отсутствии заказа как Вашу установку. Но практика современных университетов, выполняющих учебную, исследовательскую и консультационную функцию, показывает, что процесс идет в обратном направлении. Россия - страна, которая все ставит задом наперед, поэтому в принципе мы можем начать бороться за автономию университетов и успеть до 1996 года! (Шутка.)
Мой ответ на Ваш вопрос во многом связан с тем, что спрашивал Марача о целеустремленных системах и о границах нейтрализации целевых логик. То есть можно считать, что образование бесцельно, и я сам многократно об этом говорил, но это во многом есть идеологема для педагогов.
Роткирх Анна. … (неразборчиво) …
Щедровицкий. Этот фрагмент текста весь испещрен вопросами, начиная с пункта: "Стратегический вопрос: должно ли современное национальное государство делать вклады в обучение, подготовку кадров и образование, и если должно, то в каких объемах". С этого момента стоят сплошные вопросы, но я с удовольствием послушаю, кто докажет обратное…
Я предлагаю демифологизировать те интеллектуальные группы, которые пришли в педагогику ради самосохранения.
Марача. Мне показалось, что в речи об индивидуальном и коллективном применительно к типам мыследеятельности и за всем тем, что развернулось в дальнейшем на зернистых онтиках, стоят как минимум два потаенных пространства. Референции к этим пространствам были причиной большинства вопросов. Одно пространство условно можно пометить как пространство культурно-региональной политики, и к нему были все вопросы про заказ, образовательную политику и т.п. Второе пространство условно можно пометить как антропологически-гуманитарное, к нему задавал вопрос Филюк.
И те утверждения о социокультурном средстве, которые заканчивались знаком вопроса, … вопрос об их реальности решается во взаимодействии с субъектом культурно-региональной политики и странным гуманитарным пространством, то есть типом общественного договора, который между ними установится.
Щедровицкий. Да, вызов может быть принят любым сообществом. Думаю, что этот вопрос тесно связан с ротацией субъектов развития. Пространство для появления новых субъектов развития, на мой взгляд, задано, хотя и не артикулировано. Заданы требования к этому субъекту, а кто поднимет эту перчатку… Может, это будет педагогическое сообщество. Но им тогда придется все переделывать.
Марача. Но непонятно, в какой мыслительной действительности можно тот общественный договор между двумя субъектами рассматривать. То ли в действительности ротации субъектов развития и философской, то ли…
Щедровицкий. А у меня вопрос на более ранней стадии, поскольку я не очень понимаю, что означает для использования категории "действительность" признание в качестве реальности коллективной мыследеятельности. Если бы вы мне на этот вопрос ответили! Поскольку, на мой взгляд, техники одействительствования нашей мысли не учитывают принципов коллективной мыследеятельности, о чем вы меня спрашивали вначале, но потом сами произвели.
Марача. … (неразборчиво) …
Щедровицкий. Я понял, я введу еще одну рубрику. Первые шесть пунктов я назову "Начала методологического дела, или азбука молодого бойца", а вторую часть я назову "Расплывчатые конфигурации на зернистом фоне".
Данилова. Мне кажется, говоря о заказе в образовании, ты неявно ввел рамку производства.
Щедровицкий. Нет. На мой взгляд, слово "заказ" является результатом элементарного акта рефлексии и понимания того, что ты не один, или… Слово "заказ" является результатом признания того, что деятельность устроена типологично.
Между "заказом" и "занятостью" я впишу фрагментик, который будет называться "Распавшийся общественный договор".
Никулин. Мне кажется, что тема образования в Вашем тексте появляется аналогично куску про индивидуальность. Образование у Вас не есть что-то неотрефлектированное и неартикулированное, а наоборот, даже что-то сознательно склеенное. Вы пользуетесь склейкой, в которой можно выделить три-четыре уровня… (конец кассеты)
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. В артикулированной форме представление о "рамках" и противопоставление "рамок анализа" "ядрам содержания" возникает при подготовке и проведении Игры-35/И-36, проводившихся в октябре-ноябре 1984 г. по заказу Института нефти и газа имени И.М. Губкина, темой которых было программирование комплексных научных исследований и проектно-конструкторских разработок.
Эти представления, на мой взгляд, явились логическим развитием идеи "подходов" (и соответствующей подходной методологии), а также представлений о программировании.
2. Несомненно, что существенное влияние на изменение базовых практик оказало широкое распространение (после 1979 г.) организационно-деятельностных игр. Игровая практика резко расширила социальную базу методологического движения и спектр обсуждаемых проектов, в анализ которых оказались вовлечены члены ММК. Несмотря на то, что первоначально игровая практика Г.П. Щедровицкого вызывала резкую критику со стороны членов ММК ранних генераций, впоследствии большинство из них (раньше или позже) стали проводить собственные игры.
Впрочем, первые ОДИ напоминали коллективные сны или грезы наяву: практически ни один из обсуждавшихся проектов не мог быть реализован в существующей тогда хозяйственной и социальной структуре.
3. См. по этому поводу доклады П. Щедровицкого "Чего я не понимаю про мышление" (1991-1992 г.).
4. Последние как бы сопровождают и поддерживают мышление, а оно, в свою очередь, формирует пространство и функциональную структуру мыслительной организации - интеллектуальной работы, в которой понимание и рефлексия могут выполнять свою функцию.
5. Здесь я опираюсь на понятие мышления, введенное Г.П. Щедровицким в его ранних логических работах.
6. См. Г.П. Щедровицкий "Смысл и значение" - В сб.: "Проблемы семантики", М. 1974, П.Г. Щедровицкий "Идея рефлексии, изложенная в самых общих чертах" - Ж.: "Вопросы методологии", 1991, № 3.
7. См. работы Л. Выготского.
8. См., в частности: Г.П. Щедровицкий "Заметки о мышлении по схемам двойного знания" - В сб.: "Материалы симпозиума по проблемам методологии и логики науки", Одесса, 1966.
В этом плане и философская понятийная работа, и то, что начиная с Р. Декарта и Ф. Бэкона называется наукой (научным исследованием), является более простой и грубой техникой мыслительной работы: названные техники являются однорамочными и предполагают заранее фиксированный способ объективации или предметизации. Наука и проектирование (как оборотная сторона понятийной работы) создавались во многом для того, чтобы уйти от многорамочности и свести неопределенность (изначальную проблемность) любого размышления о мире к однорамочной технологии, утверждающей строго определенные способы перехода от рамок к объектам и предметам.
Существует даже такая точка зрения, что отказ от многорамочности создает мышление в узком смысле этого понятия - мышление как деятельность (см.: Г.П. Щедровицкий и Н.Г. Алексеев "О возможных путях исследования мышления как деятельности" - Ж.: "Доклады АПН", 1957, № 3).
За счет фиксации способа перехода от рамок к объектам мы фактически от расплывчатого, постоянно перефокусирующегося с одного контура рамок на другой, постоянно мерцающего, "плавающего" раз-мышления переходим к жестко очерченной, логизированной или технологизированной работе с объектами (к манипулированию самими этими объектами и предметами в заданных границах интерпретации).
9. См. по этому поводу П.Г. Щедровицкий "Мышление, методологическая работа и развитие" - ж.: "Вопросы методологии", 1992, № 1/2, а также доклад "Трагедия о Выготском, принце психологии". В нем высказывается гипотеза, согласно которой работа в трех названных рамочных контурах характеризует позицию прикладного методолога в рамках той или иной предметной дисциплины.
10. Говоря об игре, я понимаю ее онтологически. Вместе с тем, вся техника организационно-деятельностной игры представляет собой попытку закрепить и утвердить социокультурные формы реализации многорамочных технологий мышления.
11. Претензии классической философии на то, чтобы превратить индивида в субъекта мыследеятельности и мышления завершились полным крахом. Одновременно завершились полным крахом соответствующие этому антропологическому проекту и в его рамках конституированные проекты создания редуцированных технологий мышления, в частности науки, инженерии, проектирования и философии.
В данном случае я понимаю философию не как фундаментальную претензию на проблематизацию, а как редуцированную технологию индивидуального мыслительного поиска.
В этом смысле можно проследить связь между претензиями немецкой классической философии, фашизмом и кризисом философии в формах экзистенциализма: чем выше взлетаешь, тем больнее падать. В ХХ веке мы стали свидетелями завершения очередного цикла развития: претензии немецкой классической философии - попытка сконструировать соответствующие редуцированные технологии мышления - неудача. За ней, естественно, следует кризис, оборачивающийся интеллигентскими переживаниями о потере "культуры", "личности" и "субъекта".
Я не хотел бы быть превратно понятым. Несомненно, проект индивидуализации мыследеятельности и мышления был величайшим проектом двух последних тысячелетий. Как всякий проект подобного масштаба, он привел к чрезвычайно значимым культурным и социальным результатам, которые вряд ли могли появиться вне его рамок.
Здесь следует напомнить одну максиму, которую приписывают великому математику Гильберту.
Говорят, что однажды его спросили, какую цель он считает значимой для человечества. Великий математик ответил: "Поймать муху на Луне". В ответ на удивленные взгляды репортеров Гильберт пояснил: для того, чтобы поймать муху на Луне, придется долететь до Луны, создать там искусственную атмосферу, поддерживать ее до тех пор, пока не появятся простейшие формы жизни, способствовать ускоренной эволюции живых организмов вплоть до появления такой высокоразвитой формы, как "муха", и только тогда названная цель может быть достигнута. Сколько удивительных открытий и изобретений придется сделать, чтобы добиться названного результата!
Следует добавить, что подавляющее число человеческих целей и проектов очень похожи на задачу поймать муху на Луне.
12. В силу этого он стремится к воспроизводству условий, которые, как ему кажется, подготовили и обусловили подобное событие коллективного мышления. Однако воспроизводство условий осуществления мышления не гарантирует возникновения самого мышления.
В работах Маргарет Мид по культурной антропологии есть очень красивые примеры о поведении папуасов с острова Фиджи. После появления на островах первого американского аэродрома папуасы вырубили площадку в лесу, сделали там из прутиков, веточек и деревьев макет самолета, сели и стали ждать, когда же начнут появляться товары и продукты - как у американцев.
В принципе по отношению к мышлению мы сегодня занимаем позицию папуасов. Мы проводим конференции, семинары, игры, создаем экспериментальные площадки и информационные системы; мы разворачиваем коммуникационные инфраструктуры и ожидаем, что в этих условиях появится искомое "мышление" и будут решены накопившиеся проблемы. А мышление не появляется.
Ничто не гарантирует автоматический переход от создания условий реализации коллективного мышления к самой реализации, т.е. к бытию коллективного мышления. Более того: соблюдение условий, которые привели к событию коллективного мышления в прошлый раз, не гарантирует воспроизводство этого события. Скорее наоборот, описание, инвентаризация и точное выполнение условий, которые предшествовали событию коллективного мышления в прошлый раз, во многом являются типовой ошибкой, которая закрывает возможность повторения мышления.
13. Этот переворот сродни тем изменениям, которые произошли в связи с появлением денег и ценных бумаг и легли в основу современного капитализма.
Хозяйственный процесс за счет появления новых семиотических инструментов и средств получил дополнительное измерение; в результате стали возможны такие операции с хозяйственными процессами, которые нельзя было вообразить, оставаясь в границах манипулирования товарами и материальной базой производства. Теперь новое измерение возникает у всей совокупности материальных условий деятельности и у самой деятельности. См., в частности: Ф. Бродель "Игры обмена", М., Прогресс, 1991.
14. В результате меняется стоимость и цена используемого рабочего времени, а также структура доходов лиц "свободных профессий": менеджеров, консультантов, экспертов, аудиторов. Один час рабочего времени высококвалифицированного специалиста может стоить столько же, сколько год рабочего времени другого. Проработав месяц в году, специалист может обеспечить базовые условия воспроизводства своей жизнедеятельности.
15. Иногда эти изменения описываются в терминах интеллектуализации систем деятельности, так называемого "левого сдвига" (роста подготовительных работ по отношению к исполнительским), снижения безопасности систем деятельности и, напротив, роста и усложнения управленческих "надстроек".
16. И сегодня попытки превратить новые типы мышления - программирование, организационное проектирование, управление, исследование, политику - в вид и форму мыслительной деятельности, свести их к монорамочной организации и технологии, а значит, начать учить этим технологиям - есть повторение тех попыток, которые последние триста лет делает человечество, продолжая и реализуя проект немецкой классической философии.
Это есть наивность и иллюзия, достающаяся нам в наследство от ХХ века. Мы все являемся элементами этого наивного проекта и пытаемся этот проект реализовать.
17. Традиция индивидуалистической трактовки антропного материала мышления и мыследеятельности есть основание, а вместе с тем и проект, от которого мы не можем отказаться. Мы продолжаем двигаться в рамках этой программы со всеми ее плюсами и минусами. У любого проекта и программы (как это описывал Т. Кун для научных революций) существует некая защитная зона, где десятилетиями и столетиями могут накапливаться контрфакты и проблематизирующие феномены. Мы знаем, что не можем обучать современным методам мышления. Мы знаем, что самые продвинутые специалисты не могут участвовать в междисциплинарной коммуникации и комплексных исследованиях. Мы знаем, что существующее инженерное проектирование приводит к экологическим катастрофам. Мы все это знаем, но продолжаем реализовать проект Р. Декарта и Я.А. Коменского.
Кризис философского индивидуализма сегодня проявляется во всем: в экологии, хозяйстве, политике, культуре. Может быть, существующая система образования есть последний оплот этого проекта; тем сложнее и глубже будет ее кризис. Изменения в других областях протекают гораздо быстрее, и уже сегодня можно выделить ряд артикулированных требований к образовательному процессу, которые не могут быть выполнены в рамках образовательных технологий, стремящихся превратить отдельного индивида в субъекта коллективной мыследеятельности.
18. Для России этот вопрос чрезвычайно актуален. Действительно, кто будет работать в стране начальников и предпринимателей?
19. Таким образом, складывается еще один проблемный узел. Отсутствие ясного заказчика и гаранта образовательного процесса вызывает реакцию общества: последнее одной рукой пытается вновь навязать государству несвойственную ему функцию, а другой рукой критикует государство а) либо за повышенный контроль над образовательной системой и тотализацию образовательного выбора отдельного индивида, б) либо за контрпродуктивность осуществляемых вкладов в систему образования, объективно снижающих конкурентоспособность специалистов на транснациональном рынке труда и рабочего времени.
20-43 - примечание не дописано.
август-декабрь 1993