Несколько слов, чтобы вам было немножко понятнее, с кем вы имеете дело. В команде, которая разворачивала работы в области проектирования и в области методологии, народ был с самого начала достаточно пестрый. Мой древний приятель, Олег Игоревич Генисаретский (я надеюсь, вы с ним встретитесь) вышел из физики. Я когда-то кончал Московский архитектурный институт. Среди нас есть географы по происхождению. Единственное, кого почти совсем нет, это тех, кто по диплому называются философами. И Петр Георгиевич Щедровицкий кончал вовсе даже педагогический институт.

Строго говоря, это не случайно, потому что хотя и возможна схема, при которой методология излагается как некая жесткая и абстрактная дисциплина, и так иногда делают, боюсь, что толку в этом не очень много, потому что понимание метода, принципа, способов работы, технологии организации мышления на работу все-таки гораздо легче дается тогда, когда идет отталкивание от какого-то позитивного предметного опыта. Если такого опыта нет, это чрезвычайно трудно.

Еще на пятом курсе я понял, что лет десять, как минимум, серьезной творческой работы в этой сфере быть не может, и сделал для себя соответствующие выводы, я участвовал в создании того, что на период оптимистической перестройки номер один, было становлением дизайна в Советском Союзе. Защитил на эту тему кандидатскую. Социологии тогда не было, это слово было запретное, поэтому это называлось «исторический материализм». Диссертация и книга были на тему социальных функций дизайна, т.е. системы проектных дисциплин, охваченных этим общим именем. По прошествии некоторого числа лет, поскольку культурологии тоже не было, и это называлось тогда «искусствоведение», я защищал работу по культурному потенциалу городов. Ну, и всю свою жизнь, зигзагами, работал в определенном секторе, охватывающем тему проекта, проектного сознания, его истории, его ресурсов, его возможностей.

Вокруг слова «проект» накручено невероятно много всякого вздора. Сегодня можно услышать, включив телевизионный ящик: называлось «Проект Линда» - такая певица есть в России. Проектом можно сейчас называть все что угодно, и любое существо любого пола появляется перед микрофоном и говорит: «мой проект». Проект в этом случае только номинация, способ обозначения чего-то большого и хорошего, по крайней мере, с точки зрения того, кто выступает его автором. А так ли это в действительности?

В школьных учебниках написано обычно много разных легенд про то, как Египет строил пирамиды. Гораздо правильнее перевернуть это сочетание слов и сказать: «Это пирамиды построили Египет». Система организации деятельности на формирование этих грандиозных сооружений, система организации труда, очень тщательно, очень тонко разведенного по разным специализациям, выступает как некий образец, в известном смысле, на все времена. И в выражении «пирамиды построили Египет» нет серьезного преувеличения. Вот не далее, как в прошлом году, наконец раскопали некрополь, кладбище строителей пирамид. Реальное, не воображаемое. И одна из первых гробниц, уже сейчас в Интернете она предъявлена, можно посмотреть: очень трогательно, это гробница столяра, в которой одновременно представлены три его портретных изображения. Очень грубые, очень примитивные, но настоящие: где он маленький, где он юноша с пробивающимися усиками и где он зрелый муж. Как вы понимаете, если в гробнице представлена такого рода история персонажа, то все греческие байки про рабов, которые создавали пирамиды, наверное, разлетаются в пыль. Никакими рабами пирамиды построить было нельзя. Это было ясно и раньше, но сейчас просто появилось дополнительное подтверждение.

Знаете ли вы, что в организации процесса создания этих изумительных сооружений была впервые записана технология. Была сформирована система поощрения высоко производительного дофеодального труда, поэтому существовала система премий, которые выдавались лепешками, пивом, и прочим (денег же в Египте не было), была система расчленения на рабочие роты. Слово «роты» здесь наиболее точно отвечает делу. Каждой роте был придан не только врач, но и заклинатель змей от укусов. Иными словами, когда мы, не только оглядывая эти замечательные сооружения (мне это довелось делать, это достаточно сильно), но влезая под кожу процесса их создания, впервые мы сталкиваемся с тем, что некий выброшенный вперед как якорь, к которому можно притягиваться, мощный образ, имидж. В этом отношении имидж всегда является частью проекта, не обязательно основанием, но частью непременно, потянул за собой соорганизацию чрезвычайно сложной машины, составленной из десятков тысяч людей, в расчете на 10-15-20 лет непрерывного совместного производства. По крайней мере получается, что в этом отношении принципиальная проектная ориентация имеет, хочешь не хочешь, хороших пять с лишним тысяч лет истории.

Тем не менее, как ни странно, очень трудно найти книгу, которая бы называлась «История проектирования». У нас с вами бесконечное число томов посвящено истории науки, литературы, изобразительного искусства, философии, всего, чего угодно, а книг по реконструктивной истории проектирования по пальцам можно перечесть, а по-русски еще пока нет ни одной. Почему? Почему не опознается особый тип организации мыслительной работы, которому уже пять с лишним тысяч лет? Сам по себе этот вопрос достаточно существенный, потому что, в конце концов, только к середине недавно завершенного века, само понятие «проект» оказалось вдруг опознано, вычленено, увидено как какая-то особая структура организации. Вопрос «почему» длинный.

Меня сейчас интересует другое. Бог с ними с пятью тысячами лет. Вот совсем недавно, в середине  и конце 99-го года я был вовлечен в сооружение проекта, который был достаточно любопытен по структуре своей, поэтому я его постараюсь пошагово вам описать, тем более, что я был просто прямым носителем оного.

В славном городе Москве возникла совершенно фантастическая, но реальная, уже 10 лет существующая система автократического правления. Замечательный господин Юрий Михайлович Лужков, личностно мне, скажем, даже симпатичный, мощный, классический бюрократ, выстроил абсолютно целостную конструкцию, которая держит под контролем все виды деятельности: коммерческой, архитектурно-градостроительной, транспортной, художественной, какой угодно. В рамках как бы расшатанного прежнего советского общества, в функциональном центре страны, которая проходила бурную стадию как бы демократических преобразований, кристаллизовалась абсолютно жесткая, пирамидально устроенная конструкция власти, которую лучше всего определить в классических терминах государственного капитализма, но только государство это будет Москва, а вовсе не Россия.

Тогда мои молодые друзья, из СПС, Союза правых сил, решали, каким образом вырваться из небытия политического, из маргинального существования. Ну, 2 - 3 ярких фигуры существовали тогда, на российском горизонте, но далее ничего из этого не происходило. Возникла пауза, и никто не знал, что делать.

И вот тогда, сначала (по-русски нет точно такого слова, inspiration), была сформирована первая черточка, которая была способна или перерасти в проект или не перерасти. И вот здесь я прошу вас на это обратить внимание. Когда говорят «проект», очень часто смешивают с ним то, что является просто ситуативной творческой находкой, увидел – сделал. В свое время мне приходилось отрабатывать долги за кооперативную квартиру, иллюстрируя журнал «Знание - сила», я с удовольствием делал его макет и картинки в него. Формирование таких картинок – классический предмет такого мгновенно вспыхивающего решения. Мгновенно, потому что времени нет, и вы не можете себе позволить месяцами думать, как положено говорить, выхаживать образ, и прочее. Картинка должна быть послезавтра, или ты «горишь» как профессионал. Возникали картинки, и некоторые из них были достаточно любопытные, и хотя общие черты, используемые в проектировании и в такого рода импровизационном художественном творчестве есть, но в действительности это совершенно разное. Такие картинки проектами не являются, и замысел этих картинок проектом тоже не является. А вот когда возникла такого рода вспышка, связанная с конкретной политической ситуацией, возникло то, что могло вырасти в проект, и выросло.

Что было решено очень небольшим кругом лиц? Это тоже важно для проектирования. Проектирование не рождается «колхозно». Но проектирование не осуществляется и в одиночку, что я хочу зафиксировать как чрезвычайно важную деталь.

Было решено так: необходимо осуществить замещение задач. Задача, макро-задача, была вам знакома по недавней практике – прорыв в парламент силы, у которой не было ясно выраженной опоры. Практически не было денег, вернее, их было очень мало. Вам это тоже знакомо, тем, кто участвовал в недавней здесь политической компании, это хорошо ясно. Не было, собственно, когорты, не было ядра организаторов. Было только одно – понимание того, что необходимо заявить себя достаточно жестко и сильно. И вот тогда возникла идея, способная превратиться в проект.

Идея заключалась в том, что выставим-ка мы конкурента Юрию Михайловичу Лужкову на выборах мэра города Москвы. Это был забавный ход, парадоксальный. И вот здесь я ввожу очень важную оппозицию. В логике традиционного научно-аналитического мышления затея была абсурдна и заведомо бессмысленна. Абсолютно жестко схваченная конструкция, контролирующая огромные средства и пользующаяся очень широкой популистской поддержкой, реальной, невыдуманной. Юрий Михайлович Лужков – человек талантливый, кепку свою носит с достоинством, умеет играть в разные игры, обладает реальной человеческой, политической популярностью.

В этом, собственно, и был резон. Если бы это была никакая фигура, проходная фигура, какое-нибудь серое ничтожество вроде питерского губернатора Яковлева, то и игра против, «игра с» не имела бы существенного политического и культурного смысла. Как раз выбор сильного противника, к тому же не ожидающего вообще, что кто-то дерзнет выставить напротив его абсолютной доминантности некоторую альтернативу, в этом был весь секрет. И проект получил сразу название, точнее, сначала было только название – «Московская альтернатива».

Слово в деятельности, слово в методологии деятельности играет ключевое значение. Верно выбранное слово – это уже половина успеха. Но это не то же самое, как когда вам говорят специалисты по маркетингу или имиджмейкингу, слово-ключ. Это немножко другое. Слово, организующее не восприятие отдельного человека, так, как им воспринимается реклама, не ориентированное к каждому по отдельности, а слово, ориентированное на создание структуры, которой еще нет. Вот эта самая «московская альтернатива» и была той находкой, которая позволила шаг за шагом выстроить методологический рисунок выстраивания особой действительности, которую я и называю проектом.

Слово есть: «Московская альтернатива». Есть несколько человек, готовые сыграть в эту игру, по разным соображениям. Сергей Владиленович Кириенко, по молодости лет, по разозленности на свои неполные 100 дней премьерства, понимающий опасность провалиться «в никуда» и быть забытым, ведь прошло уже достаточно много времени,  - один из этих людей. Мой старый приятель Глеб Павловский – второй. Кстати, с Павловским мы когда-то начинали проект под названием «Мемориал», общество «Мемориал». Вот, и это тоже был проект достаточно интересный, драматический и просто часть моей жизни. И еще несколько человек, в том числе галерист Марат Гельман, достаточно известный в московской художественной тусовке. Но ведь сказать слова – не значит ничего. Плюс средств заведомо ничтожно мало, и добыть их можно мало. Каким образом выражение «московская альтернатива» сделать не слоганом, не лозунгом, не выражением «вот, вы такие, а мы – альтернатива», а альтернатива – это что? Это означило соорганизовать иксы и игреки, потому что они были неизвестны заранее.

Проект и заключается в том, что расставляет не живых персонажей, которые есть здесь, сидят в зале, есть наши знакомые, родственники и все прочие, а функциональные иксы, игреки и зеты в определенную конструкцию, которая позволила бы выстроить действительный образ «московской альтернативы». Альтернативы чему? Альтернативы пирамиде власти. Альтернативы системе организации ценностей, развешивания приоритетов, ну, скажем, поставить здоровенного Петра І, да, но не делать ничего, чтобы люди не падали в обморок в метро во время перегрузки, потому что там плохая система вентиляции, и люди просто задыхаются.

Выстройка системы «плюс-минус» – вещь простая. Никакого проектного мышления не требуется. Предполагается только одно: вот есть здание московской политики, и у него есть определенные значки, где стоит плюс. Кольцевая дорога – плюс, третье кольцо внутри – плюс, реально приведенный в чувство городской центр – плюс.  Выстроить к этим плюсам систему минусов. Да, приведенный в порядок, причесанный центр. Но в этом центре нечего делать людям, у которых в кармане меньше десяти долларов, потому что схема, введенная в жизнь, оказалась рассчитанной на людей с толстым кошельком. А значит, из этого центра уходит жизнь. Уходит молодежь,  у которой, как правило, таких денег нет, уходит и не молодежь, и возникает бутиковая пустыня. Фиксируем.

Возникает схема таких столбиков: что и как можно противопоставить? Здесь нет никакого проектирования. А что дальше с этим делать? Вот ведь вопрос. Ну, выложили список, и что? И кто его воспримет? И как это будет восприниматься? И через что вы донесете свою систему минусов против плюсов аудитории, когда у вас нет средств купить эфир, когда у вас нет средств всерьез создать крупное издание. Вот тут щелкает совершенно другая машинка, и возникает, собственно выстраивается, обустраивается проектная действительность.

Да, у нас нет средств на самостоятельное издание, нет средств на покупку эфира. Но у нас есть средства на создание интернет-сайта «Московская альтернатива». Много ли людей лазают на сайт такого рода добровольно? Конечно, немного. Но по должности, по обязанности туда лазают редакции изданий, и туда залезают те, кого вы атакуете. И вся проектная затея базировалась на одном абсолютно художественном допущении, это прилагательное здесь очень важно, художественном, отнюдь не научном. Голиаф, а московская конструкция власти – это Голиаф, опасается или может опасаться только юного тоненького Давила, который во-время залепит ему в лоб камнем из пращи.

Сам факт появления в виртуальном пространстве Интернета площадки, на которой начинается анализ действительного существования дел за вывеской под названием «Москва», должен был вызвать неадекватную реакцию. Реакцию возмущения и иронии. Если бы наши противники, наши оппоненты были мудрее, они бы могли переиграть этот проект. Они бы могли его просто не заметить. Если бы они его проигнорировали, мы бы проиграли. Но точный расчет был на психологию, на художественное восприятие действительности, а мэр Москвы, Юрия Михайлович Лужков – художник в душе, поэтому и возникают все эти художества в городе. Власти не могли этого стерпеть. И что начали? Начали отвечать, начали огрызаться. С этого момента они попали в ловушку. По одной простой причине. Голиаф тяжел и мощен. Бюрократическая система означает проведение сигнала, любого сигнала в течение нескольких дней, правда? Он не может сработать в секунду. По определению, сложная бюрократия должна провести сигнал снизу вверх, сверху вниз, промежуточные уровни должны его фильтровать. А маленький Давид, в виде группы проектантов, обладает мгновенной реакцией, и поэтому как только выходит статья или радиовысказывание с их стороны, ровно через 45 минут появлялся ответ. Соответственно, большая машина начинала все время стрелять по тени, по хвосту, а юркая машинка уже давно убежала вперед.

Возникла система, которая должна была породить постоянно действующую, подогреваемую интригу. При малых деньгах вы можете работать только на интриге. Более того, соединив интернет-сайт с горячей линией по телефону, а это небольшие деньги, мы получили шанс выходить на действительные источники информации, что входило изначально в проектную схему. Наш доклад по проблемам лужковской Москвы публиковался частями каждую неделю, что также было просчитано: очень важно было порционирование информации, что позволяло проводить еженедельный же брифинг для СМИ. Я опускаю множество деталей, вроде того, что мы верно сориентировались на силу неприязни ельцинской России к Москве, и потому анализ хостинга показывал: региональные и местные пользователи залезали на наш сайт чаще и больше, чем московские. Так или иначе, хотя официально мы набрали чуть более 12% голосов (по нескольким округам, где велся настоящий контроль, было было 30%), СПС прошел в парламент. Более того, в последующие полтора года московские власти более-менее верно отреагировали на дюжину ключевых претензий, содержавшихся в нашей программе.

Выйдем за рамки актуальности и собственные горизонты.

Всем известны американские автомобили «Форд». В 50-е годы у Форда начали падать продажи. Для выхода из сложившейся ситуации понадобилось внешнее отношение, видение этой компании в совокупном контексте культуры. Совершенно конкретный человек по имени Джорж Нельсон, не имеющий отношение к Форду, предложил вещь, которая сначала вызвала полный шок. Вся его идея заключалась в следующем. Почему вы не можете продать свои автомобили? Потому, что они надоели тому слою, кто покупал Форд. Люди, так сказать, средне-нижних доходов, в основном молодые профессионалы, младшие квалифицированные работники. Вы им надоели! Нужно то, что даст им ощущение свежести и новизны.  Что было тогда ощущением свежести и новизны в начале 60-х годов? Начали выходить фильмы серии об агенте 007, Джеймсе Бонде. Он ездил в первых сериях на роскошной, специально сделанной машине с совершенно драгоценными спортивными колесами. Джорж Нельсон нарисовал молдинг, изображающий спицы на штампованных дисках. Он перестроил образ типового фордовского автомобиля, психологически опознаваемый как родственник машины Джеймса Бонда. Продажи форда «Мустанг» подскочили на 750, а потом на миллион автомобилей.

Точно угаданный контекст позволил реорганизовать всю огромную машину инженерного конструирования под названием «Форд» на, казалось бы, абсолютной авантюре. Проектность-то в чем?  В выходе за стандартную конфигурацию. Это условие является главным.

Если выход за стандартную конструкцию не происходит, если просто переносится предмет с одного места в другое, если всего лишь производятся легкие изменения в рамках той же серии, проектирования нет, даже если на дверях написано «Отдел проектирования». Проектирование осуществляется, когда происходит сооружение новых конструкций. Конструкций мышления, ориентированного на результат, конструкций человеческой машины, которая должна этот результат произвести. Я делаю маленькую паузу, и какие если будут вопросы, я на них отвечу. Пожалуйста.

Вопрос – Есть ли какие-то этапы разворачивания, осуществления проекта?

Глазычев – Это очень хороший вопрос. Почему? Потому что есть опасность спутать собственно проектную парадигму, которая предполагает живую машину. Живая машина состоит из живых людей. Если вы будете воображать себе их как отливки, вы мгновенно соскочите из проектной модальности в классическую схему линейного управления, где все выстраиваются по уставу. Поэтому «все предусмотреть» противоречит самой логике проектной ориентации. Это как в слаломе. Вы можете обойти под таким углом, под таким, с большим радиусом, с меньшим радиусом, но вам надо обойти эту вешку. Способ обхода этих вешек, это вопрос живого наполнения традиций. В этом есть принципиальное отличие от классически научной, прагматической парадигмы. Если вы ставите проектно-ориентированную задачу, вас будут интересовать не коэффициенты, вас будут интересовать правила поведения поля ценностей. Вы залезаете в совершенно чужой карман и начинаете шарить в нем для того, чтобы найти тот инструмент, с помощью которого вы имеете шанс, управляя чем-то, выстроить проектную машину изменения ситуации. Прогноз жесток, хотя и вариативен. Проект жесток по организации, но абсолютно мягок по отношению к взаимодействию и с контекстом, и с человеческой машиной, соответственно, он выстраивает план собственной реализации, тогда как сам скорее вырастает как деревце.

Есть еще вопросы?

Я бы вернулся к тому, что повесил в самом начале. Как же так? Почему проектная деятельность, легко прослеживаемая на огромной толще человеческой истории, не обозначена как равноценная, равноправная с искусством, с философией, с наукой. В значительной степени этот вопрос сам в себе и несет ответ. Потому что опознание не происходит само. Даже если вы его вывесите, но не созрела культурная ситуация для его восприятия, оно не схватывается. Если занять чисто методологическую позицию, и задаться вопросом, а есть ли какой-то порядок в движении того, что можно назвать ключевыми словами. Не те key words, которые машина распознает автоматически, а те, на которых выстраивались гигантские здания человеческой культуры. Это страшная вульгаризация, но для понимания она мне необходима.

Смотрите. Великая античная культура. Ключевое слово в этой культуре – рок, судьба. Это не та судьба, которая трагедия, которая фортуна. Это рок, который одолеть нельзя. Затем возникают мощные монистические культуры: христианство, ислам. И слово Бог выходит на ту позицию, которую занимало слово рок. Судьба осталась, но теперь все крутилось вокруг слова Бог. Все центрировалось на этом ключе.

Дальше можно бежать сквозь историю, пока мы с вами не дойдем до очень любопытного момента. Скажите пожалуйста, когда возникает слово культура? Не как просто употребляемое слово, а как ключевое слово... Для того, чтобы слово культура стало ключевым, надо было, чтобы до него возникло открытие другого слова. Конец 19-го века открывает слово «общество». Не то общество, которые высшее общество в текстах демократов, а общество как нечто, объединяющее всех живущих несословным способом. Ведь это же происходит очень поздно. Всерьез слово «общество», а с ним социология, как дисциплина, возникает где-то в 80-е годы 19-го столетия. До этого времени его нет в логике государства. Народ есть, люди есть, сословия есть, борьба сословий тоже есть, а общества нет.

Как только возникло слово «общество», возник шанс для появления слова «культура». Не как признак: культурный или некультурный человек, есть такой бытовой термин. А понимание культуры как сложной машины, производящей, воспроизводящей, передающей и реализующей ценности. Это уже абстракция достаточно высокого порядка. Значит, сначала должно было возникнуть слово «общество», чтобы возник шанс на опознание проектирования, которое осуществляется в обществе и в материале культуры. Обскакать историю невозможно, и только в ретроспективе вы можете обнаружить мощные проектные ходы, проектные способы замышления движения к результату.

Обнаруживать, что крестовые походы могут быть описаны как проект. Это не значит, чтобы они были проектом. Но в ретроописании вы можете получить чрезвычайно интересную схему. Станьте в позицию Господа Бога или его земного воплощения, и захотите придать новый облик застывшей, не имеющей шансов на качественный скачок абсолютно мужественной культуре раннего средневековья. Вы бы захотели радикально переструктурировать всю систему ценностных рядов. Вам понадобилось бы внешнее основание. Крестовые походы описываются как подобный проект. Пусть эти олухи идут завоевывать Гроб Господень. И пока эта вся шпана уйдет из Европы, женщины, которые остались на хозяйстве, реструктурируют всю культуру. Что и произошло. Возникла готика, культ Девы Марии и т.д.

Конечно, такого проекта не было. Однако же, когда идея проектирования как соорганизующей мыслительной действительности достигнута, вы можете играть в такие игры, они не бесполезны.

А что такое США? Их декларация о независимости – как проект, созданный абсолютно конкретными людьми. Адамс и Джеферсон монтировали свой образ, свой продукт из того, что было под рукой. А что было под рукой? Классические античные тексты, опыт уже нарывавшей французской революции, стремление опереться на живое чувство народа, а в ход могло идти все что угодно, вплоть до абсолютных фальшивок, вроде т.н. Бостонского чаепития. Значит, проекты уже выстраивались.

Проект, на последствиях которого мы с вами сидим сейчас, выстраивался во времена Екатерины Великой. Проект фактического переноса европейской модели воспитания и образования на российскую почву. Система воспитательных догм выстраивалась как проект. То есть якорь, который заброшен далеко в болото, и необходимо подтягивать лебедкой себя к нему. Это не просто цель, это не пожелание, это не мечтание. Это система шагов, реализующих движение к далеко выброшенной цели.

Чтобы было понятней. Сейчас я играю с несколькими своими друзьями в занятный тип деятельности. Формально это называется Центр стратегических исследований Приволжского Федерального Округа. Почему Приволжского совершенно понятно. Уже пройдя некий путь вместе с Сергеем Кириенко, как-то глупо бросать все на пол-дороги. Судьба поставила его в очень любопытную позицию рамки, не имеющей содержания. Идея округов, кроме того, что немного нагнуть губернаторов, никакого содержание не имела. Это ситуация для включения проектной работы.

Но надо преодолевать массу материала, старые схемы. Нет ничего. Есть номинация, есть некая должность и есть контрольные функции. В этой новой рамке мы получили шанс реализовывать затеи долгоиграющих проектов. Один из них я вам опишу, все время давая оценку, что это означает. С точки зрения уже не автора проекта, а с точки зрения методолога, который смотрит на то, что делает. Эта ситуация нам с вами – соседям – очень хорошо знакома.

Что такое новая граница. Она есть, ее нет. Она есть, но в сознании людей ее нет. Как с ней работать? Если мы зададим этот вопрос профессионалам в фуражках, которые называются пограничникам, они пробубнят статью закона или устава, по которая границей является линия не имеющая толщины… В логике военно-инженерного мышления граница есть некая линия, отмаркированная в натуре – а она у нас не отмаркирована… каковую охраняют и т.д. Охраняют где? В каких точках? По всей линии что ли?

Схема линейного управления, а любая военная схема управления является линейной, то есть по уставу, по предписанию, по долженствованию. Что это означает? Есть понятие застава. Застава вроде бы где? На границе. Но физически она же не на границе. Может находится за 26 км от границы. Я видел такие. Совершенно параноидальная ситуация. Это примитивное видение.

Второе видение, что предполагает? Если удерживать само понятие, которое «живет» только в логике линейного управления, вообще ни о каком проектировании речь идти не может. По одной простой причине: линейное управление отторгает любую попытку изменения процедур. Подчинение сверху вниз. В единичных случаях обратный сигнал. Это не предполагает какое-либо изменение.

Значит, правило номер один в методологически окрашенном проектном сознании – взвесьте, оцените  на зуб ключевое слово. Усомните ключевое слово. За этим усомневанием может последовать иная операция. Операция замещения другим ключевым словом, вашим ключевым словом, которое входит в тело вашего будущего проекта. В моем случае, смотрите, легкая подтасовка, вместо слова «граница», появляется слово «приграничье». Другое даже по роду. Граница – женский род, приграничье – средний. То есть, что-то, что около границы. Это некое понятие, приграничье, обладающее чувственной очевидностью. Любой человек мгновенно реагирует на содержание этого понятия. Понятно о чем речь.

Правило номер два. Замещающее понятие должно по возможности браться из обыденно-культурного языка, а не из сленга профессионалов или из ученого жаргона.

Что происходит дальше? Пространство приграничья не имеет пределов, пока вы их не задали. Если мы с вами тянули, даже на уровне понятия, нечто, что вовлекает в себя взаимодействие живых людей, а значит, и живых оргструктур, соорганизованностей? Как только вы ввели новое, объемлющее понятие, вы получаете шанс работать с этими соорганизованностями. Смотрите, я же не могу сформулировать такую понятийную конструкцию – развитие границы. Меня не поймут. Я и сам себя не пойму. А развитие приграничья – запросто. Значит, понятийные конструкции здесь оказываться теми вешками слаломного спуска, о которых я говорил раньше. Заместить понятие необходимо. Если не заместили, проиграли заранее. Потому что существующие линейные конструкции управления сильнее вас. Переиграть их можно, только вклиниваясь между ними. Проектное сознание работает на том, что врезается в трещины больших массивов, а они всегда имеют трещины.

Когда я формирую проект приграничья, я мгновенно начинаю работать со следующими действительностями, с которыми не работают машины управления. Начинаются интереснейшие процедуры выстраивания каркаса несуществующего объекта, ведь приграничья же нет, оно нигде не расписано, нигде нет чиновника, отвечающего за приграничье. Вы тем самым порождаете функциональные места для несуществующих чиновников, и тем самым встраиваетесь в систему в задние двери. Мне это уже удалось сделать. И в результате этого переосмысления в России сейчас возникла новая должность в МВД – заместитель начальника Главного управления МВД по проблемам границы в приграничных областях. Не было ничего подобного, пока мы не ввели это таким ходом, а ведь появление «функционального места», которое хотя бы обязано отчитываться по предмету, которого раньше не было, уже есть шаг к его созданию.

Проектная деятельность работает с человеческими машинами. Значит, сильная проектная конструкция может иметь шанс на воплощение, хотя бы только номинально встраиваясь в готовую линейную систему управления. Это один из вспомогательных конструктов. Следующее – это живые люди, деятельность которых зациклена на реальных проблемах приграничья. Эти проблемы являются питательным узором, на котором вы можете встраивать в проектную конструкцию совершенно другие ценностные структуры. Сама мембрана, само взаимодействие, само соседство, само взаимопроникновение является ценностью, которая несет рефлективность обмена, операций. Это должно быть переосмыслено. Каркас пространства должен быть реорганизован так, чтобы служить по возможности плотным забором для нежелательных проникновений и свободной мембраной для желательных. Грубо говоря, если зерно из Казахстана везут менять на «левое» горючее это хорошо, а если везут наркотики – плохо. Это простенькие вещи, но как только они схвачены как живое движение, следующий шаг вашей работы будет вопросом – что может стать каркасом новой границы? Специалисты в фуражках вам не ответят на него. Это не по их части. Кто может ответить на этот вопрос? Нет такой отрасли знаний, которая бы ответила на этот вопрос. Действительность, складывающаяся лишь несколько лет по определению не может быть предметом научного познания. Предмет меняется быстрее, чем вы его опишете. Почему социологи беспомощны? Потому, что жизнь меняется быстрее, чем они успеют оформить результаты.

Отсюда правило номер три. Ключевое. Собственно проектное мышление. Проектные конструкции. Методология проектного отношения имеет шанс возникнуть там, где есть принципиальный дефицит иных форм знаний. Знания такого нет. Можно сложить руки и ничего не делать. Можно заниматься сугубо спазматическими действиями по вдохновению. Можно выстраивать макропроектную действительность. Я начинаю сейчас новый тип проектно-аналитической работы. В чем она заключается? Только часть проектного замысла превращает эту работу в действительность. Я сейчас провожу семинары. Эти семинары показывают: 1) Произошла кадровая революция, неопознанная и неосмысленная. Уровень мышления руководителей низового звена подскочил на порядок. И тут возникает, как говорит Генисаретский, проектная готовность. Человек еще не умеет проектировать, но он уже готов, чтобы его втягивали, у него уже достаточно широкий горизонт. 2) За два дня интенсивной работы можно получить 4-5 дееспособных, конкретных проектов, реализуемых, в принципе, здесь и сейчас. За этим следует принципиально важная вещь. Если в нескольких местах можно «наколоть» практику таким образом и получить результат, значит, мы получаем принципиально новую конструкцию для формулирования проектной идеологии. Если еще недавно мы должны были рассчитывать исключительно на людей из столицы, если на самом деле мы можем рассчитывать на людей, относящихся к элите на районном уровне, это значит, что всю систему проектной работы надо переструктурировать. Она строится уже не на отдельных тренингах, а на создании сети, на сетевом принципе. На задействовании формирования человеческих машин, растянутых в огромном пространстве, взаимодействующих напрямую.

Как только вы вводите сетевую конструкцию в схему проектного метода, вы радикальнейшим образом меняете парадигму организации собственного мышления. Потому что классическая досетевая, проектная идеология тоже линейная, тоже диктаторская. Несколько умных, оснащенных людей способны реализовать свой проект, эксплуатируя разные интересы и устремления самого разного круга людей. Это классическая схема проектирования. Мы в ней вырастали. Описание пока существует только на нее. Как только вы вводите сетевую конструкцию в основание проекта, у вас меняется все. Сетью нельзя управлять – по определению. У сети нет якорной верхушки –по определению. В нее можно только вбросить импульс. Как этот импульс будет претворен, соорганизован, переосмыслен, мы увидим. Гигантская возможность, которая открылась только сейчас, но для того, чтобы этой возможностью воспользоваться, необходимо многое понять.

Еще раз повторяю. Там, где нет адекватного научного знания, там есть шанс для проектирования. Там, где есть переосмысление, замещение ключевого слова, есть шанс для проектной стратегии. Там, где есть проектная готовность, проверить ее можно только действием. Провокацией в настоящем смысле слова. В этом отношении всякий проект есть провокация. Она либо вызывает ответную волну или она ничего не стоит. Если не вызывает, значит, она не состоялась. Она годится только для литературы. Как говорил Салтыков-Щедрин, разговоры позавчерашние годятся только для чайной беседы.

И последнее. Поскольку мы имеем дело с человеческой машиной, постольку мы должны научиться работать с пустыми рамками, только векторально связанными рамками, а не пытаться изображать предмет. Если я, вместо фермеров, сочиню проект как им организовать обслуживание их железок, которыми они пользуются, то я могу его сочинить, но шансы его врастания в жизнь нулевые. Если этот проект создан вместе с оценкой людей из местных сельсоветов и т. д., тогда у них возникает представления горизонтальной связанности, что у соседей может быть общий проект, не идущий сверху. Тогда вы создаете рамку, в которой один обнаруживает, что у него тысячи здоровых мужиков уволенных из офицеров, которым нечего делать, а у другого давно вымерли последние механизаторы и некому чинить эти железки. Тогда вы создали рамку, в которой они это обнаружили и начинают нащупывать способ взаимодействия. Значит мои проекты становятся вовсе не железом, вовсе не способом борьбы с сельской беспризорностью, а превращаются в создание рамки, в создание цепи этого типа семинаров, способов их проведения так, чтобы вовлеченные в них люди перестанут стесняться мыслить и бояться говорить. Я должен спроектировать эту цепь, вовлечь новый тип чиновников в эту цепь. Есть у нас эти новые чиновники, которые надзирают на уровне округов, у них нет власти, но есть авторитет. Молодые и очень интересные люди. Часть моего проекта заключается в следующем. Я приглашаю на семинар федерального инспектора области, в которой проходил семинар, инспектора области, в которой проходит семинар, инспектора области, в которой будет семинар. Происходит скользящий процесс обучения этих новых чиновников, не встроенных в обычную систему управления и становящихся узлами нашей сети проектного способа мышления. Где здесь критерий успешности проекта? Вообще, где критерий успешности проекта, реализуемого в действительности? Только в одном. Если его автор становится невидимым. Если действительность выталкивает автора за ненадобностью, проект успешен. Если автору необходимо оставаться внутри, чтобы все скрипело и двигалось, значит, проект неудачен.

Вопрос –  Вы говорили о проектной готовности. А что, если нет времени для зондирования и подходит момент, когда проект должен сработать,  либо не сработать? Что в этом случае делать? Например, выборы.

Глазычев – Я скажу жестко, поскольку я переживал подобную операцию. В принципе, проект «Озимое поколение» имеет достаточно большие шансы на реализацию. Но он только сейчас их приобрел. Только сейчас. Потому что только дуриком можно было проскочить через систему просчета при неконтролируемых избирательных участках. Только совершенно нелепым фартом можно было бы одолеть. Независимо от того, какие бы вы усилия вкладывали, без 100 миллионов – и не гривен отнюдь, решить эту задачу невозможно. Но вы и ваши коллеги добились огромной победы. Потому что до того как формально произошел подсчет голосов, абсолютное большинство традиционно мыслящих экспертов оценивало шансы на уровне социологической ошибки. Даже те 2,4%, которые формально пропустила здесь казенная машина, это на порядок выше, чем то, что давали эксперты. Это колоссальный прорыв. Сейчас время развертывания своего проекта. Такого рода проект не спазматический. Тот пример, который я вам приводил, он же был замещающий. Сосредоточение всех небольших сил на одной точке для того, чтобы внимание к этой точке потянуло за собой шлейф вокруг.

Всегда должно быть замещение. Чем меньше у вас сил, тем большее значение замещения. Для того, чтобы выиграть большое, вам необходимо добиться абсолютного перевеса в одной точке.

Под проектной готовностью я имею в виду достижение нескольких специфических качеств, разочарованности во всех шаблонных формах. Эта разочарованность должна быть полной. Возникает проектная готовность. Я встречал ситуацию, где со слезами на глазах страдали бывшие советские руководители говорили: «Госзаказ, госзаказ…». Они все еще верили, что будет госзаказ. Тогда еще нет проектной готовности. Пока есть вера в то, что завтра кто-то даст госзаказ, зачем проектное мышление?

Проектная готовность – это некие формы образованности, которые не есть диплом. Образованность, которая рассеяна в воздухе, которая дана тем, что вся страна, будь то Россия или Украина, научились считать, считать деньги. Эмансипирующее значение этой процедуры грандиозно и недоосмыслено. Когда понятие семейного бюджета для миллионов людей стало не абстрактной категорией, а конкретной. Когда в этой процедуре происходит сравнение цена-качество. Когда слова-выручалочки уже перестали действовать, есть проектная готовность. Она есть независимо от вас. Ее можно только проверить. Я ее проверяю, сознательно проводя свои семинары в точках, удаленных порядка 200 км от областного центра, на предельной периферии регионов.

Вопрос – Человек ничего не делает просто так. Какова ваша миссия пребывания на Украине? Это часть проекта?

Глазычев – Я это делаю просто так, для удовольствия. А если говорить абсолютно серьезно, то здесь есть две вещи. Первая причина. Меня об этом попросил мой друг и товарищ Петр Георгиевич Щедровицкий. Этого уже было бы достаточно. В нашем кругу единомышленников так принято. Я не буду долго допрашиваться: зачем. Надо – значит надо. А вторая причина более глубокая. Нет ничего более важного, чем понимание и выработка проектной модальности отношений России с Украиной. Украина это ваш вопрос, но и для России более существенного вопроса, чем Украина, нет. Все остальное – чепуха собачья. Это, к сожалению, недоосмыслено многими людьми в России.

Вопрос – Вы упомянули проект «Озимого поколения». Провальный проект. Есть ли смысл на месте проваленного проекта строить какой-то новый: с теми же людьми, с теми же знаками и т.д., или чаще приходиться ориентироваться на создание совершенно нового проекта? Насколько негатив проваленного проекта может повлиять на следующий проект?

Глазычев – Первое. Я категорически не согласен с идеей провала. Второе. Я бы в вашем вопросе выделил два основания и рискнул бы сказать так. Оптимальной я бы счел ситуацию, в которой бы возникло два конкурирующих проекта. Не один, а как минимум, два. Праволиберальное поле так пусто, что там место есть для всех. Либо это два взаимодополняющих проекта, либо один оказался бы вытесняющим. Недавняя команда уже переформатирована, это очевидно. Предвыборная машина не может быть машиной партстроительства – по определению. Возможно, необходимо делать несколько проектов и тянуть их достаточно долгое время. Выдержит тот, значит выдержит и все остальное. С моей точки зрения, все только начинается. Я с замиранием сердца смотрю за этим процессом.

Если посмотреть, сколько набрали «озимые», а это 700 тысяч голосов, то, господа, это безумно много. Если 70 тысяч, т.е. 1/10 из них сделать каркасом сетевого строительства, можно и горы свернуть. Как? Это уже не вопрос этой лекции.

Вопрос – Правильно ли я поняла, что для вас не существует провальных проектов? То есть любой проект можно переформулировать в поражение, которое будет рассматриваться двояко: для одних поражением, а для других достижением.

Глазычев – Это очень хороший вопрос, на который разные персонажи дадут разные ответы. В моей позиции, да, провальных проектов не бывает. Потому что из каждого независимого формального результата извлекается материал для других. Но это моя точка зрения. Моя позиция дистанцированная. Проектно-методологическая. Разумеется, для того, кто ставит все на одну карту и играет прямо в игру под названием политика или бизнес, цена неудачи стремительно возрастает. Хотя плюс в этой неудаче тоже есть. Есть одна деталь. Вы знаете в чем была проектная идея Генри Форда? Очень многие по ошибке считают, что это была низкая цена машины. Это не верно. В том же Детройте было около двух десятков мастерских, которые изготовляли машины по меньшей цене, чем это делал Форд. Гениальность его заключалась в том, что он, не называя еще того по имени, первым ввел в оборот понятие цена-качество, как число признаков предмета соотнесенных с ценой. Так же он увидел тип потребителя, который никто эмпирическим образом увидеть не мог, потому что тот не был проявлен. Он увидел в фермерах покупателей автомобилей, тогда как все остальные считали автомобиль предметом роскоши. От этого был только один шаг до признания собственных рабочих покупателями собственных автомобилей.

Этого первичного заряда хватило на тридцать лет. Дальше понадобился Джордж Нельсон, чтобы внедрить новый проектный импульс.