Обсуждать перспективы развития того или иного профессионального сообщества целесообразно, ориентируясь на внутреннюю логику процессов профессионализации мышления и деятельности. На наш взгляд, для гуманитарного знания в целом и психологического знания в частности, горизонт профессионализации был обозначен более 100 лет назад, в период возникновения и оформления таких программ как психотехника Мюнстенберга, психоанализ Фройда, понимающая психология Дильтея и т.д. Двигаясь в этой логике, можно сформулировать совокупность достаточно стандартных задач, которые свидетельствуют о достигнутом уровне профессиональной организации той или иной сферы или типа мыследеятельности. Среди них, как минимум:
Для России программа профессионализации психологии не является новой. В конце Х1Х-начале ХХ века в работах Ушинского, Ланге, Челпанова, Петражицкого, Ермакова и других эта программа в общем и целом была развернута – идя вровень, а по некоторым направлениям на 10-15 лет опережая мировые процессы. Именно в этот период возникают и складываются образцы позитивного использования психологических знаний и психологических техник в других, становящихся и развивающихся сферах деятельности и, одновременно, складывается среда признания и легитимизации психологического профессионализма со стороны общественного мнения в целом и других профессиональных сообществ, в частности. И это не случайно.
Широкие общественные преобразования, начавшиеся в России в 60-70-ые годы Х1Х века вызвали к жизни необходимость нового осмысления феномена человека, апологии его преобразовательного потенциала, его способности создавать новое – как во вне, так и внутри себя. Психология, как одна из дисциплин-лидеров гуманитарного знания, наряду с литературой (которая в России во многом выполняла роль философии) была востребована прежде всего как источник новых знаний и новых представлений о человеке, выступающих в качестве ключевой рамки для проектирования общественных изменений. Можно сказать, что процесс профессионализации психологии в тот период находился на фронтире общественного развития в целом, прежде всего потому, что в нем задавались новые образы и образцы человечности, новые практики работы с человеческими качествами.
На наш взгляд, именно эта востребованность и актуальность психологического знания в процессах масштабных общественных изменений привела к тому, что в начале ХХ века в России сложилась целая плеяда великих мыслителей. Их фамилии до сих пор с уважением называются представителями психологического сообщества в качестве предтеч и отцов-основателей новых направлений и школ, значимых для мировой психологической (и шире – гуманитарно-технологической) практики. Достаточно назвать такие имена как Гурджиев, Шпетт, Блонский, Эйзенштейн, Богданов, Бахтин, Вертов, Ухтомский, Выготский, Лурия, Керженцев.
Впрочем, ответ на вопрос, какой тип антропопрактики сложился бы в России, если бы не происшедшие в начале века общественные катаклизмы относится к числу исторических фантазий. Мы знаем лишь одно - в середине 20-ых годов более чем на 40 лет названные процессы были заторможены, а во многом – просто свернуты.
Восстановление логики программы и процессов профессионализации, на мой взгляд, следует отнести к концу 60-началу 70 годов, при этом во многом в урезанном виде. В этот период расширился список актуальных тем психологических исследований и разработок, удалось наладить процесс подготовки кадров для различных сфер психологической практики (в основном – к сожалению, для педагогической психологии), ряд функций практической психологии получил признание в политической и управленческой элите. Во многом, эти процессы восстановления статуса психологических знаний «подогревались» осознанием отставания СССР от США в технологических и военных отраслях.
Вместе с тем, из программы совершенно «выпал» тот философско-антропологический и общественный пафос, который, на наш взгляд, был ее мотором в начале века. Задачи психологической поддержки и психологического обеспечения отечественного военно и гражданско-инженерного комплекса, с одной, и отечественной школы, с другой стороны, без сомнения, были масштабными проектами. Однако, они не содержали в себе большого «вызова» самому психологическому знанию, не задавали и не указывали на необходимость проблематизации базовых представлений самой психологии.
На наш взгляд, в эпоху «перестройки» (1986-1996) психологическое сообщество вошло без новых идей и новых масштабных программ. Сам по себе полезный процесс адаптации отечественных специалистов к мировым стандартам, масштабный перевод и распространение профессиональной литературы и психологической публицистики, удачные случаи использования психологических знаний для реабилитации пострадавших в локальных конфликтах и переподготовки управленческих и рабочих кадров и даже президентский указ о развитии психоанализа обозначает прежде всего фоновые, а не стержневые для самоопределения психологического сообщества процессы.
Можно утверждать: сегодня, не обсуждая перспективный контекст общественных изменений в стране и в мире в целом, не формулируя новых образцов разработки и использования психологического (и шире – гуманитарного) прикладного знания, а вместе с тем, не задавая нового антропологического идеала, призванного ответить на эти вызовы, профессиональное психологическое сообщество рискует потерять не только свой развивающий, но и адаптивный потенциал.
То, о чем мы предполагаем говорить дальше содержит в себе изложение версии анализа сложившейся на рубеже ХХ1 столетия мировой социо-культурной и социально-экономической ситуации – изложение, призванное задать горизонт видимых нами новых вызовов и новых задач.
Практически все экспертные сообщества и группы независимо от их политических пристрастий и культурной принадлежности согласны с тем, что на рубеже нового столетия в мире происходят кардинальные изменения. Мы исходим из гипотезы, что глубинный механизм происходящих изменений связан со сменой модели развития.
В основе новой модели и складывающейся в ее рамках мирохозяйственной кооперации, на наш взгляд, лежит новое качество инновационного процесса. Другими словами, именно формирование новой сферы производства - производства нововведений и превращение ее в ведущий хозяйственно-экономический и социокультурный уклад современного мирового развития как раз и задает основные направления изменений на рубеже нового столетия. На рубеже XXI века наметился масштабный переход от экономики производства товаров и услуг массового спроса, определяющей контуры так называемой индустриальной эпохи к экономике производства и расширенного воспроизводства нововведений.
Нововведения были всегда. История общества и его отдельных подсистем: хозяйственной, политической, образовательной, - показывает, что именно возникновение технических, технологических и социокультурных новаций (новообразований) всегда подготавливало и обеспечивало переход отдельных процессов и общества в целом на качественно новый уровень развития. Двухпольная система в сельском хозяйстве, секстант, порох и мушкет, классно-урочная система, паровой двигатель и двигатель внутреннего сгорания, компьютер - все это примеры интеллектуальных открытий и изобретений, каждое из которых позволяло добиться нового уровня благосостояния, экономии ресурсов, быстродействия или точности.
Практически всегда нововведение затрагивает вопросы технологии - то, как мы делаем нечто, существующий способ думать и делать.
Однако только в последней четверти ХХ века производство нововведений превратилось в самостоятельную сферу (отрасль) деятельности, в которой по оценкам экспертов уже сегодня создается 1/4 мирового продукта и от которой зависит успешность рыночной настройки всех остальных видов и форм деятельности. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что инновационный процесс не является и не может рассматриваться в технократической парадигме - ни в категориях научного поиска, ни, тем более, в рамках понятия инженерного изобретения. Появление любого нововведения изменяет принятые способы думать и делать и, как следствие, меняет сознание и самоопределение больших масс людей.
Изменение сознания людей и, тем более, изменение привычных и устоявшихся десятилетиями (а иногда и столетиями) способов делать - чрезвычайно инерционный и, в силу этого, длительный процесс. Если технико-технологическая часть инновационного процесса занимает от двенадцати до двадцати лет, то изменения в сознании, перестройка систем обучения и подготовки кадров, социальных систем, политических институтов, культурных норм могут растягиваться на тридцать-пятьдесят, а иногда и сто лет. Управление инновационным процессом в этом масштабе предполагает наличие комплекса гуманитарных технологий, без которых и вне которых само по себе научное открытие или техническое (инженерное) изобретение не обеспечивает ни создания, ни внедрения нововведения.
С этой точки зрения, можно констатировать узость подхода, сформулированного И.Шумпетером в начале века героизировал фигуру предпринимателя, связав с ней и только с ней инновационный процесс.
Утверждая, что в конце ХХ века возникла новая сфера деятельности - сфера производства инноваций, мы одновременно утверждаем, что сложился комплекс профессий и специальностей, обслуживающих разные стадии инновационного процесса. Одновременно возникла система кооперации и разделения труда внутри самой сферы, сложилась специфическая система управления инновационным процессом и комплекс гуманитарных технологий, обеспечивающих этот тип управления специфическими методами и средствами управленческой и проектной работы.
Однако, необходимо констатировать, что в последней четверти ХХ века, бурно развиваясь, эта сфера мыследеятельности уже столкнулась с феноменом «перепроизводства» инноваций, который вызван неспособностью отдельных людей, групп и коллективов (команд) быстро и эффективно перестраивать свои установки, навыки и способности в соответствии с появлением и распространением инновационных волн. Грубо говоря, если «нового» в обществе становится слишком много, возникает установка на его ограничение. Формируются институциональные барьеры, препятствующие его появлению и распространению, которые в основе своей носят ментальный характер. Возникает феномен страха перед будущим, который Э.Тоффлер назвал «футурошоком». Идея развития все чаще подвергается публичной проблематизации и общественной критике.
Другими словами, на рубеже ХХ1 века на повестку дня всех гуманитарных дисциплин и гуманитарно-технологической сферы в целом выходит вопрос о простейшей «клеточке» общественных изменений.
Обсуждение «человеческого» и «социального» капитала, человеческого фактора в макромасштабе – в горизонте анализа изменений системы образования, политики или культуры в целом замещается напряженным исследованием и проектированием микропроцессов – на уровне кампаний, фирм, коллективов и команд.
На большом социо-культурном материале – в различных регионах мира и при решении самых разнообразных задач развития - выявляется ключевая роль «ментальных барьеров» на пути смены установок, правил и рамок мышления и деятельности, построения позитивных моделей коммуникации и взаимодействия. В экспертных кругах ширится понимание того, что именно ареалы распространения ментальных моделей, ориентированных на идеи конкурентоспосбности, а не пресловутые геополитические и геоэкономические преимущества, лежат в основе пресловутого «богатства народов».
В управленческой практике все большее значение уделяется феномену «пронизывающей (интегрирующей) квалификации» - роли совокупности знаний и навыков, принятых всеми работниками корпорации или фирмы без исключения, для осуществления проектов и достижения целей. Анализ опыта успешной деятельности в любой сфере показывает, что ему во всех случаях предшествовало полное или частичное изменение рамок мышления и деятельности - представлений о мире, в котором мы живем и о роли (месте) человека в этом мире.
Наш основной тезис состоит в том, что у психологического профессионального сообщества в новом веке существует чрезвычайно значимая миссия. Эта миссия состоит в продвижении инновационной модели развития в целом и ее отдельных составляющих в самые различные отрасли и сферы деятельности. От того, как будет происходить подобное продвижение зависит, на наш взгляд, и место России в мире, и конкурентоспособность отдельных экономических и социокультурных проектов и, (важно!) - адаптационные возможности отдельного человека. Таким образом, принятие этой миссии позволит психологии реализовать свою систему ценностей и свой гуманитарно-технологический потенциал.
Реализация названной миссии без сомнения будет зависеть от того, как будет артикулирован в новых условиях философско-антропологический идеал, новый образ человека. Не меньшее значение приобретают любые антропотехнические эксперименты, призванные задать «выставку» реальных образцов индивидуально-личностной, групповой и командной организации и самоорганизации. Важную роль будет играть общий рост психологической и шире - антропотехнической (антропопрактической) культуры. Это, в свою очередь, задает ряд требований к процессам производства, обращения и использования гуманитарных знаний и гуманитарных технологий – как в плане содержания этих знаний, так и в плане проектирования новых институциональных «оболочек» названных процессов.
Следует отметить, что на рубеже ХХ1 во многих областях и сферах деятельности происходят значимые трансформации. Не претендуя на системность описания ситуации, можно выделить ряд важных тенеденций:
От того, как ответит психологическое знание и психологическое сообщество на вызовы времени, зависит следующий шаг его возможной профессионализации. А значит – роль и место как сообщества в целом, так и его отдельных представителей в современных процессах социальных и культурных трансформаций.