Генисаретский. Согласно предварительной договоренности и программе, которую я получил, у меня три встречи с вами. И их надо было как-то распределить. И вот я, чтобы вы смогли ориентироваться во времени, скажу, что время наших занятий будет поделено следующим образом.

Сегодня, на первом круге, я буду (преимущественно с типологической точки зрения) смотреть на место исследования внутри других базовых типов деятельности. И буду отвечать на вопросы: «Что не есть исследование? Когда возникает позыв, потребность, мотив к тому, чтобы фокусироваться именно на исследовании, а не на чем-либо другом? Когда без него нельзя обойтись? Когда его нельзя заменить проектированием, прогнозированием, конструированием, стратегированием и чем угодно еще?» Нас будет интересовать незаменимость, неповторимость и потому судьба этого деятельностного отношения к миру, которое сейчас называется исследованием, а прежде и всегда называлось познанием. Уместно разобраться даже в таком простом вопросе: «Почему произошло такое переименование и что им обозначалось?»

Второй круг (приуроченный к завтрашнему дню) будет посвящен проблеме (проблематизации, проблемным ситуациям), поскольку я считаю, что методология внесла в деятельностное наследие прежде всего две вещи:

- процедуру проблематизации, как рефлексивно осуществляемую;

- замышления, проектируемость.

Проблематичность, проблематизируемость, проектность, проектируемость - это две предельных точки на рычаге развития методологической рефлексии. То есть, грубо говоря, чем мы занимаемся? Мы проблематизируем и проектно реагируем на проблему, проектируем. Пафос и тайна второго круга состоит в том, чтобы понять проблему, как реальное положение вещей, онтологию проблематичности. То есть проблема это не то, что мы привносим в мир, в ситуацию, не то, что мы сами разрешаем. Важно попытаться понять или почувствовать проблематичность как некое состояние дела или положение вещей. А процесс решения или продвижения в проблему - как процесс, протекающий в этом же положении вещей и в этом же состоянии дела. То есть проблематичен мир как таковой, он не является беспроблемным. Как кто-то в шутку однажды сказал: «Никто не обещал, что будет хорошо», и что «положение человека в мире онтологически не гарантировано, а проблематично» или, на другом языке говоря, критично.

Но кризисы (как существующие в мире) мы признаем. Во всяком случае, такая манера говорения нам присуща. Мы говорим, например: «Карибский кризис» или «кризис на финансовых рынках». Когда мы так говорим, то полагаем, что кризиса реально не существует. И нам нужно понять: в каком смысле так же можно говорить о проблемах? Только почувствовав эту проблематичность положения вещей можно убедиться в том, что исследование и познание - вещи неподменные. Никакие технологии, никакие другие типы деятельности его не заменяют. Хотя, конечно, есть ситуации эквифункциональности, когда одну и ту же проблему можно решать разными путями или сочетаниями путей, например, проектного и исследовательского одновременно с коммуникациирующим или еще каким-то. То есть пафос, а он должен быть во всяком деле, состоит в том, что познавательное отношение к миру и познавательный интерес - вещь неизбывная. И даже если одни к нему тяготеют, другие - нет, он всегда есть и всегда будет.

Третье, говоря традиционным языком, - тема достаточных оснований. Нас будет интересовать сам по себе концепт достаточности и достаточных оснований, как нечто стоящее за той скрытой энергетикой, тем скрытым вопрошанием о достаточности, которое стоит за всяким движением мысли, нашей способностью отвечать на вопросы: «почему?», «на каком основании?» Ибо только наличие такой установки на достаточность и основательность обеспечивает длинную волю мысли.

Когда такими вопросами не задаются, мысли бывают очень короткими, как в современном концептуализме. Довольно легко набросать и предъявить некую концепцию, заимствуя, комбинируя или рождая ее из собственного воображения. Высказать некое концептуальное суждение – это забава для студента второго курса. На первом курсе он еще не осмелел, а на втором – стал смелым и может уже делать такого рода суждения. Как правило, когда кто-то задает вопрос: «А почему?» или «А зачем?», «А как?», «А на каком основании?» - сразу наступает тягостное молчание в том смысле, что «Это мое мнение, я так считаю» или «Я так вижу», - как отвечал Распутин на все вопросы. Или совсем уж в простоте коммунальной: «Я так хочу». И все. То есть последним основанием является тот, кто это суждение произносит и на этом, собственно, процесс и мысли, и общения заканчивается. И при таких коммуникативных разбегах делать просто нечего.

Поэтому искусство здесь состоит в следующем. Я вам приведу исторический анекдот со Щусевым, академиком архитектуры, который много чего в Москве построил. Когда наступили 30-е годы, стало модно задавать друг другу неудобные вопросы на предмет испытания классовой принадлежности. И как-то молодые пролетарские архитекторы выставили Щусеву такой контраргумент: «А что это Вы, товарищ Щусев, самый главный объект в своей жизни (то есть мавзолей) спроектировали всего за ночь? Несерьезно как-то получается. Вы отнеслись легкомысленно к увековечиванию памяти вождя мирового пролетариата». Это заявление было сделано публично на съезде архитекторов. В зале - гробовая тишина. На это мастер (на то он и мастер) отвечает: «Истинное мастерство состоит в том, что одно и тоже дело можно обдумать за секунду и за десять лет».

То есть поместить одну и ту же предметную содержательную задачу в разный масштаб времени, увидеть ее разрешение, практически мгновенное (как в игре «Что? Где? Когда?»), или же обдумывать ее в течение десяти лет на 998 семинарах, как делал Магомедов на своем семинаре по двадцатым годам. На этих семинарах обсуждалась одна и та же тема: «Что такое современное искусство?» Как fast-food - за секунду и бегом. Или - пировать неделями. А это один и тот же акт поглощения пищи и получения какого-то эффекта распределенный в разном масштабе времени.

То же самое касается мысли. Она существует в разных масштабах времени, любая. И способность длить ее - длить во времени, в коммуникативных цепях, передавая вопросы и ответы друг другу, в каких-то потоках корпоративных решений - предполагает, что мы можем располагать ее в разных масштабах времени. И некоторые качества логически организованной мысли, в том числе практикование достаточности основания и способность задавать такие вопросы друг другу, служит продлению мысли. Вы чувствуете, что это то же самое, что воспроизведение? Воспроизведение во времени, в коммуникативных цепях, в корпоративных потоках. Воспроизводить, транслировать мысль (интеллектуальные функции, деятельности) – значит двигать ее параллельно в разных масштабах времени. Только тогда возможно рефлексивное расслоение и управление. Один семинар мы закончили, получили промежуточный результат. Но мы знаем, что есть другой пласт, в другой длительности времени разворачивания деятельности, который продолжится на следующем семинаре или на следующей игре.

То есть эта способность рефлексивного расслоения на разные масштабы времени - предпосылка одновременно воспроизводства и продления. А это связано со способностью и умением задавать вопросы об основаниях.

Если бы меня сейчас спросили: «почему?», то, возможно, затянулась бы длительная дискуссия или мне пришлось бы по ходу дела изобретать эти основания, извлекать их из себя. Таково мое решение, поскольку я этим процессом отчасти буду управлять. Впрочем, если у кого-то есть пара нестерпимых вопросов на этот счет, то их можно задать.

Вопрос. «Почему» и «зачем» это один вопрос?

Генисаретский. Это два вопроса, которые относятся к мужской и женской логике. Женская логика (согласно Лефевру) начинается со слова «зачем», мужская - с «почему». Один вопрос относится к начальным причинам - «почему», а «зачем» - к конечным, целевым причинам.

Вопрос. Вы говорили, что тупиковым вариантом является фраза - «я так считаю» или «я так думаю». Но потом поставили это к некоему основанию. Эти основания и базируются в системе ценностей. Как объяснить смысл ценностей? Являются такими же тупиковыми реальные ценности?

Генисаретский. В логике был такой тип аргументов, который считался недозволительным, а именно - запрещалось апеллировать к человеку, поскольку он в сфере мысли должен присутствовать как мыслящий субъект, а не как эмпирическое существо. В более мягких практиках, например, в художественных, происходило очевидное расслоение на:

- биографического автора. Например, Гоголь в жизни, который вышивает;

- автора произведения, который присутствует в произведении в виде образа автора (явного - он может быть в предисловиях или по ходу дела, или скрытого - как скрытый наблюдатель, который все это видит);

- персонажа. Это - человек эмпирический. Это одновременно и автор (как образ автора), и персонаж (который может воплощать личность или субличность, или идею того же самого автора).

Это шаг к более гуманитарной практике, когда присутствует и реальный человек, и идеализированный автор и еще что-то. А неплодотворным это становится тогда, когда это не рефлектированный прием или схема, а - эмпирическая фигура поведения. То есть когда человек не принимает условностей игры.

У нас в ученом совете института культурологии на докторском совете был такой конфуз. Один довольно-таки продвинутый автор представил к защите диссертацию по основанию поэтологии (науке о поэтике). Члены ученого совета, типа Розина и вашего покорного слуги, были либералами. Раз уж его приняли к защите, да и человек хороший, то сам бог велел так или иначе его защитить. К тому же в соседней комнате банкет готовится - колбаску режут, и до ученого совета запахи доходят. Так вот, автор абсолютно на все вопросы отвечал: «У меня такая точка зрения, я так вижу». То есть человек пришел в определенную институциональную структуру, у которой есть правила. Члены ученого совета исполняют эти правила максимально гуманно, но все-таки они их исполняют, это их некие институциональные обязанности. И мы спрашиваем его про то, про се, а он ни один вопрос не принимает. Вероятно, потому что не может этот вопрос переиграть? Но в это я не верю - раз человек поэтикой занимается… Просто он вырос в постмодернистской современности, где отсылка к себе есть последнее основание. Это прекрасно, но тогда с этим не в ученый совет, пожалуйста. Не путайте «покер» с «дураком». Потому что вы со своей самостью наезжаете на нашу самость. Мы-то приняли эти условия игры. А значит, вы просто делаете вызов всем присутствующим, а для этого есть другие места. В итоге, это был единственный случай в нашей жизни, когда мы отказали в присуждении искомой степени, ввиду нечувствия правил игры.

И это всегда большая проблема. Например, Мамардашвили в своих декартоведческих исследованиях любил приговаривать, что мы всегда примысливаем свое «я» к каждому своему акту - акту мысли, акту чувствования. Например, мы говорим: «Машина едет». На самом деле, это означает, что я вижу, что машина едет. А если я говорю: «Дождь идет» - это означает, что я мокну под дождем.

Но условность речевого этикета и условность логического ритуала состоит в том, чтобы это примысливание «выносить за скобки». Это удается не всегда. Из соображений гуманности мы привыкли его отделять. Для этого есть предисловия к статьям и книгам, в них автор оговаривает ряд условностей своего присутствия в пространстве мысли и пространстве текста. То есть этот вопрос каждый раз каким-то образом всегда разрешается. Тривиальной метафорой этого разрешения в компьютере является BIOS. Когда вы его включаете, он по умолчанию войдет в определенное рабочее состояние. В принципе оно перепрограммируемо, но в каждый данный момент, когда вы нажимаете «включить», он включается в определенную программную среду - там такие-то файлы и такие-то программы актуализированы. Вы можете его перепрограммировать, но после этого он снова будет включаться в определенном режиме. Это будет другой, но режим...

Вот этого мы и требуем по отношению к фигуре собственного «я», то есть рефлектированности нулевого участия. Это условности культуры, которыми мы овладеваем, а потому не всегда с ними справляемся. Это одна ситуация, она от слабости. Другая - когда из этого делается жест, логический анархизм. Например, Феррари назвал себя методологическим анархистом и написал книгу против методологического принуждения. Всегда находится кто-то, кто восстает против всякой условности.

Вопрос. А поменялась бы как-то ситуация с решением ученого совета относительно этого товарища, если бы он сказал, что так считает ученый совет какого-то уважаемого института?

Генисаретский. Тогда бы мы сказали: «В этот ученый совет и езжайте. Вы пришли в наш ученый совет, вы прошли предзащиту, вы знаете, с чем вы имеете дело. И поступать так - это наше право и мы своим академическим правом пользуемся на законных и нравственных основаниях, наступая, кстати, на горло своей либеральной песне». И я считаю избыточным говорить: «Я так думаю». Потому что, раз это ты говоришь, понятно, что это ты думаешь, ведь говоришь-то ты и пишешь ты, а не Иванов, не Петров, не Сидоров, всем и без того понятно, что это ты. А в данном случае интересно не то, что это ты, а - как это ты дошел до роли автора, каков твой авторский самообраз?

Это уже моя добавка, с которой я преимущественно и буду работать - не образ автора, а самообраз. Ибо коммуникация на уровне самообразов - это отдельный, проектно-артикуллированый пласт культуры.

Поскольку времени у нас много, то мы будем говорить вещи простые и рассчитанные на медленное продвижение. Первое важное для меня суждение (сугубо предварительное, не обязательное) касается как раз вопроса: как познание превратилось в исследование? За этим скрыто одно очень важное институциональное обстоятельство, которое требует от нас некоторого самоопределения, когда мы говорим про исследования. От познания до обособления науки в автономные социокультурные институты (то есть от познания до науки) можно различить, если очень грубо, три псевдогенетических периода. При этом предполагается, что наука (как институционализированное занятие) родилась из более широкого потока, далекого и глубокого, которое уже тогда назывался познанием. Когда это произошло? Разные историки науки утверждают разное, но, скажем, - в 15-17 веках. Процесс, который в тридцатые годы вслед за Кантом(?) стали называть обособлением (речь про обособление проектирования в автономный институт), я расширил до любого типа деятельности, в том числе и до познания, то есть обособления деятельности в автономный социокультурный институт. И здесь присутствует автономность в двух отношениях - в интеллектуальном (поведение эстетических норм) и в социокультурном (институциональная автономность). Позже нам понадобится еще и методологическая автономность.

Сразу назову третий этап, чтобы говорить о схеме в целом. Первое - дообособление, второе - сам процесс обособления и третье - после обособления (само исследование).

То что стало называться исследованием, это та же самая познавательная деятельность уже после того, как обособление произошло и, соответственно, занятие наукой превратилось в профессиональное занятие, которому учат, которое становится наемным трудом (сообразно всей системе организации труда).

Исследования я отношу к третьему периоду. Здесь есть ряд эффектов и самый главный эффект, который происходит на грани обособления - когда какая-то деятельность институционализируется, она (деятельность) осознается в своей универсальности и идеологически утверждается как осевой тип деятельности, по образцу которого моделируются все остальные.

Например, искусство (для периода, примерно совпадающего с периодом существования европейской классической философии) – это художественное познание мира. Основная проблема теологии или философии религии – богопознание и познание самого себя. То есть максимальное число ведущих деятельностей моделируется по типу осевой. И осевым для этого периода была деятельность познавания, познания, реализующая познавательные отношения к миру и движимые познавательные установки. И какая бы деятельность в дальнейшем не обособляется, она всегда воспроизводит этот эффект универсализации. Если мы говорим о том, что на грани девятнадцатого и двадцатого веков (вместе с развитием массового производства) произошло обособление деятельности проектирования, то мы тоже регистрируем этот эффект. Производственное искусство, функционализм (и ряд других «измов» в художественной сфере и в идеологии) начинает утверждать, что проектное отношение к миру (иногда называемое конструктивным, конструирующим, иногда футурологическим) - универсально, всеохватно и является осевым. Под него должны подверстываться, по его типу моделироваться и все остальные типы деятельности, включая исследование.

Вместе с развитием систем массовой коммуникации произошло обособление и такая же универсализация деятельности коммуницирования. То есть подверстывание всего под коммуникативные структуры (и даже сама природа государства или общества) моделируется именно таким образом. В основе общественной жизни и человеческой жизни как таковой лежат те или иные коммуникативные механизмы, способы связи людей друг с другом.

Примеров можно было бы привести очень много. Как только какое-то мироотношение или деятельность обособляется, то есть осознается и практикуется как автономное социокультурного в интеллектуальном отношении, то мы начинаем переживать пик ее экспансии и попытки переосвоения в силу других типов деятельности и всего деятельностного мира по этому типу. Это такой общий эффект судьбы деятельности, когда те или иные деятельности по каким-то причинам (по каким причинам? - это уже другой вопрос) попадают в список базовых.

Давайте назовем пять или семь деятельностей, которые в наших кругах претендуют на такие роли. Мы уже сказали про познание и исследование, про проектирование и коммуникацию. Какие еще?

Реплика. Программирование.

Генисаретский. Еще?

Реплика. Позиционирование.

Генисаретский. Это частная процедура внутри маркетинговых практик, которая расширилась только среди методологов, поскольку они отождествили ее с очень важной для себя процедурой самоопределения. Поэтому позиционирование стало важным, но не пожирающим и не всепоглощающим. Еще?

Реплика. Образование, образовывание.

Генисаретский. Образование, поскольку оно было одной из первооснов философии, казалось неотторжимым от интеллектуализма как такового. Образование в самих академиях было институционализировано раньше всего остального. В академии Платона, у Аристотеля, у стоиков... Поэтому долгое время оно было фоном. Во второй половине двадцатого века оно действительно проблематизировалось. И сегодняшнее образование относится к образованию девятнадцатого века, как исследование к познанию. И образование все время находится под большим вопросом. И мы говорим: «А в школе образование сохранилось? А в университете образование сохранилось?» То есть многие утверждают, что ни там, ни там, ни в школе, ни в университете образования уже нет. Что осталась только система подготовки или социализации, или еще чего-то. Поэтому насчет образования я с вами соглашусь, но только с этой маленькой оговоркой.

Какие еще деятельности вы можете назвать? Планирование, конечно. Поскольку в нашей стране оно было особенно сильно развито.

Реплика. Правление, управление, моделирование.

Генисаретский. Моделирование в интеллектуальной части было достаточно универсальным, но такой равномощной общественной практики моделирования не было. Вы, конечно, можете сказать, что это спор о словах, но постарайтесь за этими именами видеть мыследеятельностные сущности.

Что же у вас с самосознанием так «жидко», господа? Вы говорите про универсальные деятельности и никто не называет в этой функции методологию.

Итак, мы перечислили уже за семь деятельностей, так что я сейчас сделаю утверждение. Утверждение состоит в следующем: на каждом этапе общественного развития существует некоторый список, некоторое количество базовых деятельностей - автономных в интеллектуальном социокультурном отношении и претендующих на поглощение других. Это некая борьба за гегемонию одного над другим. И это задает некую ситуацию (я ее называл проблемой типологии деятельности, а в практическом отношении это ситуация взаимопоглощения), в которой приходится осмыслять природу, судьбу и возможности каждого типа деятельности. Если, конечно, мы согласны их типологизировать, думать об исследовании как о типе деятельности сосуществующей с другими типами  хотя бы в порядке методологической условности. Это некоторый методологический, типологический подход, который можно принимать, а можно не принимать, сомневаться. Но, если принимаем (а я сейчас работаю в такой условности), то давайте двигаться так.

Далее, обсуждая вопрос о спросе на деятельность, я буду иметь возможность сказать об этом более внятно и жестко. В том смысле, что деятельность - это не предданность, которая нас, как судьба, волочет по белому свету. Это нечто предлагаемое. На деятельность есть спрос и методологи (и в том числе ряд других типизированных персонажей) осуществляют ее виртуальную возгонку. С деятельностью происходит примерно то же, что с финансами - она обладает качеством самовозгонки. Есть множество деятельностных пузырей, таких же как финансовые. Для меня это обусловленная реальность, потому что именно в зависимости от возможности деятельностного разворачивания мы ставим вообще возможность развития. И с этим нам надо управляться как с ресурсом обусловленным, а не природным. Деятельность не является природным ресурсом, ее не находят лежащей в земле.

Анатолий. Если разложить две интеллектуальные карты - военное дело и естествознание, - то в какой степени познавательные механизмы каждого из них переходят в механизмы исследовательские?

Генисаретский. Этот функционально-типологический взгляд сопрягается со сферическим, потому что есть некоторые сферы, не типизируемые деятельности. Например, молочное дело. Есть корова, есть вымя, есть клевер, есть много чего другого и концентрируется это все вокруг молока и его производных - сыров, масла, творога. Но эту деятельность даже обозвать трудно. Есть, например, исследование, проектирование, а как произвести глагол к этому? - молочение? Непонятно. Сейчас я сделаю два суждения.

Суждение первое: псевдогенез. Это некоторая схема, говорящая о трансформации чего-то во что-то. Именно «псевдо». Это некая сущность, некая актуалия, нечто имеющее отношение к деятельности. И это «нечто» типологизируется и трансформируется. В итоге вычленяется что-то достаточно простое и внятное, например, профессионализируемое. И теперь надо смотреть не за схему (туда, в мир), а, наоборот, назад и в себя. Посмотреть и понять, что есть некоторые виды активностей (поведений, даже работ), которые подобный процесс проходят здесь, сейчас и со мной (или с моим участием). И на ближайшей схеме, которую я буду рассматривать, я постараюсь показать, что мы постоянно возвращаемся в некоторое естественное тело деятельности, во что-то, что лежит под институциональной структурой и откуда она (деятельность) может произрастать.

Здесь важно, что деятельности не растут сами из себя, они всегда растут из чего-то другого. Например, аграрные процедуры выросли из жреческого мира. Животных приручали не для того чтобы доить, а для того чтобы вступить в более плотный контакт с тотемом. Это потом уже выяснилось, что их можно еще и доить или использовать на мясо. Растения культивировали для того же, чтобы входить в особое состояние сознания.

Суждение второе - список этих типизируемых деятельностей не предопределен и появиться могло бы, абстрактно говоря, нечто невообразимо новое. И многие в это играют - учреждая науки (а под них академии), учреждая на это дело гранты, завлекая народ парапсихологическими и прочими исследованиями, пытаясь внедрить в деятельностное ядро что-то принципиально иное. Но дело в том, что механизм трансляции и моделирующая сила институтов, традиций и практик гораздо сильнее любой интеллектуальной «заморочки». Потому что каждая такая «заморочка» встречается с сопротивлением и может не пройти через канал трансляции. Поэтому, с одной стороны - открытость, а с другой - действие обеспечивающих устойчивость механизмов (и традиций институтов, и разного рода практик).

Теперь поговорим об одной схеме, от которой я в дальнейшем буду отталкиваться. Она соответствует периоду 60-х годов или, если угодно, периоду третьего позитивизма. Сейчас мы (и это очень важно) находимся в периоде четвертого позитивизма, где в круг позитивных наук и практик единым замахом попытались включить абсолютно все, что вообще можно помыслить. И, более того, с гордостью назвали это гуманитарной практикой. То есть в круг позитивного знания были заведомо, безоговорочно включены все гуманитарные науки, все формы знания. Если бы на этом этапе удалось поставить точку - это было бы концом истории. Потому что, как только была бы заявлена возможность технологизации всех и всяческих практик, превращение в позитивные всех и всяческих знаний, то все гуманитарное образование должно было быть заменено реальным образованием. Это тоже момент некоторой универсализации. Вопрос в том, какая деятельность попыталась опознать себя как гиперуниверсальная и распространиться абсолютно на все?

Суждение. Никакая.

Генисаретский. Нехорошая. Кларк Льюис в одном из своих замечательных романов назвал ее «мерзейшая мощь». Его роман так и называется. Я рассказываю все это на более или менее нейтральном языке, я просто фиксирую феномен: в четвертом позитивизме произошло очередное закрытие, и, конечно же, в этот момент завопили об открытом мире. В открытом мире как раз и происходит закрытие, на все должны быть поставлены заглушки, ибо все должно проходить управляемо, контролируемо той деятельностью, которая себя здесь не номинирует.

Анна Ахматова (говоря о ГУЛАГе, где находился ее сын и ради осторожности используя слово «застенок») сказала как-то, что «застенок» хочет быть одновременно всесильным и незаметным. Все реальные силы, которые действуют в мире, хотят быть всесильными и незаметными, ибо незаметность они понимают как условие своей всесильности. Что это конкретно за функции и интенции? Как мы их назовем?

Естественно, в рефлексивном мире разные силы, опознав эту ситуацию, будут пытаться обозначить ее разными словами и освоить ее в разных технологиях института. В ситуацию конфликтности она будет заложена изначально. Нам же сейчас важна ее природа. И мне кажется более плодотворным (на этом эвристическом этапе) размышлять в терминах бессознательного или спонтанного, безвольного, поскольку качество быть всесильным и незаметным - одно из качеств бессознательного. Оно присутствует всюду и везде, но именно как бессознательное, то есть несознаваемое. Оно не присутствует в сознании, а только проецируется через символические структуры в мир, делая нас марионетками некоторого мирового театра.

В данном случае я использую слово «бессознательное» как метафору. Это то, что имеет тенденцию быть всесильным и незаметным. Вы сейчас сразу построите весь типологический ряд и тут же найдете фигуры, которые довольствуются абсолютной заметностью на экранах и абсолютным бессилием за ними.

Теперь я вернусь немного назад и буду говорить о периоде третьего позитивизма. Есть некое оестествленное тело деятельности, структурированное недеятельностным образом. Оно имеет отношение к деятельности, поскольку это некие активности (и даже может быть продуктивные), но структурировано оно институтами и традициями или окружающей нас средой - чем-то, что описывается не в деятельностных терминах. Это нулевой градус рефлексии, поэтому о нем пока много говорить не надо.

В каких отношениях могут находиться между собой разные сферы деятельности? В каждой такой сфере есть ядро, где основная дифференциальная (то есть отличающая) функция деятельности присутствует в чистом виде. Пусть первое будет исследованием, а второе - проектированием. Кроме ядер в них существуют и другие ее варианты. Например, в сфере проектирования есть предпроектные исследования, а в большой исследовательской сфере осуществляется много проектных процедур, например, проектируются синхрофазотроны, модели и т.д.

Для чего нужно такое расчленение? Для того чтобы отделить чистый тип от его сферических реализаций. Между ними есть обменные отношения чистыми функциями. И есть другие, когда организационные образцы из одной сферы поступают в другую.

И на третьем уровне рефлексивной проработки можно говорить о специфических установках деятельности (познавательные, проектные,  коммуникативные установки и т. д.). Допускается, что существует установочная структура, где между ними происходит другой (нежели чем в сферической организации), особый тип коммуникации.

На втором уровне реализуется то, что мы называем системной организацией деятельности. Это всевозможные программы, их сочленения между собой, комплексные программы и т.д. А третий уровень является уже не системной, а схематической организацией - организацией деятельности с какими-то предикатами.

Мне было важно обозначить уровни и утвердить, что на следующем уровне рефлексии происходит своеобразное выворачивание. Здесь организация происходит на каких-то темах или тематизмах (как единицах содержания). Кто-то потом станет называть это контентом, а тогда это называлось тематической рефлексией.

Для того чтобы концентрированно говорить о специфике типов деятельности, можно говорить на языке соответствующей установки. Говоря об исследовании, мы должны задаваться вопросом о специфике познавательных установок или о специфике познавательного интереса.

У вас есть познавательный интерес?

Реплика. Есть.

Генисаретский. Хотя бы один человек, у которого есть познавательный интерес. Все смотрели журнал «Ералаш», который начинался словами: «Хочу хоть что-нибудь знать!» Гумилев, давая оценку какому-нибудь человеку, говорил: «Да, он кое-что знает!» А Пятигорский на вопрос «Кто такой буддолог?», отвечал: «Буддолог – это человек, который прочел и умеет комментировать такую-то совокупность буддийских текстов». Знать, для буддолога - значит знать некую совокупность канонических, традиционно признанных текстов. Например, быть марксистом – это не значит знать «Капитал», иначе бы его перевели на древнетибетский, на китайский или древнекитайский языки.

У Пятигорского была замечательная статья под названием «Знание, как знак личности. Бремя индийской культуры». Обладание знанием было признаком личностного статуса в той культуре, где гнозис и познание были еще от начала традиционных ценностей, а затем, в процессе обособления, становились универсальными ценностями. И психология знания, и социология знания, и политология знания отличаются в этом смысле от психологии, социологии, политологии, мышления, сознания и т.д.

То есть мы сталкиваемся с тем, что у знания явно есть какие-то онтологические обертона. Познавательная установка отсылает не только к активности мысли и не только к соответствующей деятельности, а к чему-то, что лежит за ними или под ними.

Если у вас есть какие-то недоумения, то прошу их высказать.

Вопрос. Как формировать пространство ученика, если не обращать на него свою веру? Вчерашняя проблема опять будет обсуждаться и заходить в этот тупик.

Генисаретский. Я, когда прихожу в аудиторию к студентам, говорю: «Господа, я не ищу вашего понимания, я не предполагаю, что вы будете разделять мои ценности. Более того, я даже общения с вами не ищу, поскольку мы будем заниматься совершенно другим. Вы будете строить в моем присутствии свои индивидуальные траектории продвижения».

В слове ценность для меня нет ничего отталкивающего. Ценность коммуникативных механизмов в том и состоит, что мы можем достигать согласия, не разделяя общих онтологических или прочих ценностей.

Реплика. Вы ответили только на половину вопроса.

Генисаретский. Конечно, поскольку за этим стоит некое предположение о выживаемости, какая-то фигура безопасности. Это защитный механизм. Наука выдвинулась на роль осевых институтов после столетних войн, которые в основе своей были религиозными войнами. И когда выяснилось, что на этой основе найти консенсус невозможно, первенство получили институты формальной демократии, которые не требуют разрешения вашего вопроса. Если бы мы упирались в ценностные ряды, то эти войны продолжались бы. Да они и продолжаются до сих пор.

Вопрос. Третий слой. Сначала была установка, потом интерес. Какими словами или понятиями психологического толка можно говорить о ценностях, не отмежевываясь?..

Генисаретский. Меня немножко смущает этот бухгалтерский привкус, когда блага (в период торжества политэкономии) стали именовать ценностями. И когда говорят ценности, то изначально предполагают их исчислимость.

Суждение. Мне кажется, там нет особых психологизмов, потому что установка здесь очень похожа на позиционирование точки зрения тех сумасшедших человечков, которые составляют обитателей этого сообщества.

Генисаретский. С учетом того, что среди человечков идет борьба маразма с критинизмом, то да. Я могу только мотивировать выбор слова. Я занимался теорией и практикой оспособления, где способность сопрягалась с установкой. То есть способность – это деятельностная реализация установки, а установка – это то, что разворачивается через способности в деятельность. Это некое «пред», предзаданность. Но я всегда готов пользоваться и русскоязычным, и каким-нибудь иностранным эквивалентом.

Суждение. Вы говорили, что третий слой – это позиционная организация.

Генисаретский. Третий слой не является позиционным. Здесь слова позиция нет.

Суждение. Установка (как тип стояния, тип нахождения где-то – это?..

Генисаретский. Что значит «это»? Вы обратите внимание и на иноязычность термина. Тема - она же фема. А фема – это округ (по-древнегречески), это то чем командует военоначальник, стратег. Тематически - это область внутри чего-то сознаваемо мыслимого. А поскольку это недеятельностное тело структурировано институтами, традициями и практиками (с нулевым градусом рефлексии), то мы не можем не почувствовать здесь некоего намека. Этот намек на то, что антропно реализуемые, посильные для человека установки резонируют с уставами, с тем, что имеет место в институтах и традициях.

Так на каком языке можно говорить? Если бы мы остались на языке системодеятельностной организации, то нужно было бы вычленять основную, отличную от всех остальных дифференциальную функцию и говорить на интонационально функциональном языке. Что такое интонациональность? Это направленность на - на предмет, который существует вне. Вне чего? Вне того, что относится к сфере моего сознания. В понятиях интенции и функции (за счет того, что они характеризуются иногда как предметные) упрятана и кастрирована энергетика познавательной установки. Просто вместо познания (как трансцендирования, отношения к чему-то, что находится в реальном мире вне меня) мы говорим - предметные знания. Дальше бы начиналась борьба с естественной установкой. Мы бы субъективировались и «поехали».

Иными словами, есть несколько способов уйти от вопросов о специфике познавательного отношения к миру или от точки зрения реализма. Нам известен прием - говорить о предметности (о предметном знании, о предметной деятельности). Тогда за предметом будет скрыта проблематика, которая когда-то в методологии называлась «Предмет и объект». Потом мы скромненько объект забыли и говорим просто – предметное. И в дальнейшем противопоставляем предметное методологическому.

Второй прием, способ ухода от этой проблематики - говорить про онтологии и онтологические схемы. Гордо бить себя в грудь и говорить, что мы порождаем онтологии и ставим порожденные онтологические схемы на то место, где стоял или объект, или «Р» (реальная вещь). И это понятно. Страшно войти в прямой контакт с реальностью, с реальными миром, подвергнуться возможной опасности. Поэтому человечество выстраивает бесконечное число опосредований, «бронированных стекол». Чтобы, например, полететь в космос, посмотреть оттуда на Землю, но чтобы тебя при этом не сжало вакуумом. Мы все время прилагаем усилия, чтобы самосохраниться как человеческим существам, как существам идентифицированным с какой-то культурой, но обязательно соблюдаем эту двойную позицию - и смотря на мир, действуя с ним, и, в то же время, сохраняя свою идентичность, в том числе и биологическую, то есть жизнь. И эта двойственность и разорванность все время заставляют нас порождать инструменты защиты.

Вопрос. Какой из конвенциональных языков более близок и органичен описанию третьего уровня на данный момент?

Генисаретский. Язык событийности. С этим закончили? Вернемся к схеме. Я жду вопросов.

Вопрос. Из чего возникают познавательные установки?

Генисаретский. Возникают в жизни? Возникают лично?

Вопрос. Нет, по схеме. Что из чего выходит? Связи.

Генисаретский. Все хорошо структурированные объекты возникают сразу и целиком. Они не из чего не выходят. А логика вопрошания – это «не как происходит?», а «как одно связано с другим?». До чего осмысленная газета «Завтра», и то у нее есть целая полоса под названием «Оборонное сознание». Не военное дело (это один заход), а тип сознания – «оборонное сознание» или «сознание, выращенное в установке на безопасность, на обеспечение оборонной достаточности». И мы знаем, что как тип он довольно универсальный - есть защиты психоанализа, защиты на уровне личности, есть механизм самозащиты любой группы, любой культуры. Это установка на сохранение того, что уже есть и действует. А можно рассуждать на другом уровне - как устроен военно-промышленный комплекс, каким образом он влияет на направление исследований в академии наук. Это будет разговор на уровне системной организации. А есть разговор на уровне неких предзаданностей сознания, которые называются установками и реализуются в каждой ситуации, в каждом акте деятельности.

Это первая темпорально структурная часть. Вторая – это то, что происходит в пространстве тематическом, среди того, что существует в форме содержания. То есть, есть масса вещей, которые и существуют, и возникают, и реализуются только будучи мыслимыми. Они держатся только усилием мыслящей их мысли. Это относится к сфере интеллектуального. В том числе это относится и к сфере науки. И это есть в культуре, в обществе и среди нас, людей, только потому, что кто-то в каких-то структурах это мыслит или, выражаясь безличностно, в каких-то структурах это мыслится. А как только оно перестает мыслиться, то исчезает. И не удивляйтесь, что ваших детей некому сейчас учить. И некому будет их учить в дальнейшем. И некому будет лечить, и спасать их души. Вы (или ваши родители, или еще кто-то) сделали все, чтобы соответствующий класс был уничтожен. В результате это выльется в то, что кто-то не будет знать, а кто-то не будет здоровым. Есть такая связь. Через тематическую организованность очень многое связано гораздо сильнее (в этом смысл концепта культуры), чем через механизмы системной организации.

Сужение. Я правильно понял, что в схеме вы сознательно не прорисовали никаких связей между тематическими системами.

Генисаретский. Эта схема тривиальна. Как она структурирована? Есть что-то остаточное, есть нулевой градус рефлексии, есть градус ее ликвидности, максимальной оборачиваемости. И между ними есть средний слой. Это и есть принцип структурирования.

На схеме, где нами был отображен процесс институционализации науки или институционального социокультурного структурирования этой деятельности (см. схему «познание – исследование») и было антропологически синтезировано, собрано то, что тогда же (во времена Декарта) получило название сознание. Сознание – это человечески посильная, доступная человеку и приемлемая для него форма познавательной активности. Что, по-вашему, делает сознание?

Суждение. Сознает.

Генисаретский. Сознание знает. Оно было замыслено, воображено и воплощено таким образом, чтобы вменить человеку эту познавательную способность. Вменить в антропной форме, в человечески посильной. Было очень важно «пришпандорить» эту деятельность к «я», найти для него посильную форму. Не все активности так легко с нами сопрягаются. Существуют некоторые очень безличные, очень деиндивидуализированные формы, и требуется прилагать особые усилия для того, чтобы они приобрели человекоразмерный вид. Сознание и было так сделано, чтобы способность познавать приобрела человекоразмерный вид, чтобы мы могли знать бесприборно. Это как в случае со зрением - мы видим в определенном спектре частот, а за его пределами не видим. Хотя сознаем, отдавая себе в этом отчет. Горизонт познавательности находится за пределами человеческого восприятия. Мы уже не познаем, сознавая. Мы можем об этом знать только в форме каких-то замещенных знаковых структур, делая эти знаковые структуры человекоразмерными, чтобы через человекоразмерные экраны видеть что-то человеконеразмерное.

Именно таким образом и было сделано сознание. Та ситуация, в которой мы находимся сейчас и здесь, это ситуация с оплаченным ответом. Методологи сделали слишком много для того, чтобы затоптать эту человеческую способность сознавания. Мол, это бред, этого нет. И была проведена активная зачистка.

То же самое происходило и с психологией. Сначала - безумная зачистка, чтобы затем в придуманных терминологических конструкциях (антропотехник и бог знает чего) принять то, что сто лет известно под видом психопрактик. Зачем-то это было нужно. Всякая зачистка одного нужна для того, чтобы проросло другое. Я говорю об этом как о факте.

Но если кто-то хочет вернуться к теме исследования (но уже на новом горизонте), он должен произвести счеты со своей философской методологической совестью. Он должен понять это не в смысле «принесения извинения кому-то», как сейчас модно, а в смысле «зачем это было нужно?». До какой степени удалось сделать эти познавательные ситуации чистыми от сознания, от личности? Как трансформировались те антропные формы и что встало на их место?. А на их место что-то встало, какие-то другие типы ментальности и т.п.

Реплика. В защиту методологов хочу сказать, что они просто поставили «поле под пары», чтобы психологическое поле отдохнуло пять, десять, пятнадцать лет. За это время выветрился бы весь реальный бред, чтобы появилась возможность реально и спокойно проявить главное.

Генисаретский. Один из возможных очень симпатичных ответов. Из рубрики «Хитрость мирового разума».

Реплика. Дело все в том, что такое поле на третий год превращается в целину, которую поднять гораздо тяжелее.

Генисаретский. Бывает и так.

Вопрос. Что меняется в связи между деятельностью «два» и «три»?..

Генисаретский. Что значит «что меняется»? Происходит дифференциация. Можно спрашивать так: какие преимущества есть у первого, второго и третьего способа реализации деятельности? Многие априори исходят из того, что прогресс состоит в рефлексивной возгонке. Загляните в ранние работы Георгия Петровича. Там написано, что есть заскорузлые предметники, которые мыслят предметно методически и они станут современными мыслителями (и вообще войдут в сферу мысли) только тогда, когда взойдут на уровень методологической организации мысли. То есть предметно и методически организованное – это менее развитое нечто. И дальше от опытного - от предметно методологического, от естественно данных активностей – надо восходить к сильно структурированным (системно, логически, коммуникативно) формам деятельности.

Вопрос. А зачем?

Генисаретский. Такова была ситуация жизни и борьбы того времени.

Вопрос. Основания перехода?

Генисаретский. Что значит «основания перехода»? Вы приходите в сферу образования и видите, что она вся организованна методическими кабинетами и методическими службами. Она вся организована через методики. Это социально организованная данность. Есть академии наук, есть отраслевые институты, министерства образования. Там все по методикам, там надо разложить рисование, раскрашивание - абсолютно все. На все есть свои методики и свои методисты.

Что в этой ситуации прикажете делать, когда у вас другие взгляды на образование? Вы говорите, что это архаическая форма организации, возникшая во времена, когда нужно было заместить буржуазную интеллигенцию рабоче-крестьянской и прогнать ее через рабфак. А сделать это можно через методическую организацию. Так была организована советская система образования. Так от методического, от предметного это восхождение (благодаря механизму методологической рефлексии) и проводилось в жизнь.

Вы уже сталкивались с понятием «схема деятельности», которое стало в последнее время таким модным. А что такое схема деятельности? Возникло это не сейчас, это был другой мотив той же методологии. Это называлось «логика, как эмпирическая наука». Считалось что исследуя чье-то мышление (например, путем разглядывания того, как мыслил древнегреческий математик Аристарх или Галилей, когда вводил понятие скорости) можно извлекать, снимать оттуда некоторые схемы.

Обратите внимание, что это прямо противоположная интенция. Ведь как возникали методики? Методики возникали в процессе того, что в советские времена называлось собирание, обобщение и распространение опыта. До последнего времени был такой жанр – научно-практические конференции. На них съезжались практики и обменивались между собой своим опытом. Предполагалось, что таким образом и происходит прогресс. Не в каких-то там ситуациях, типа: «Мы академиев не кончали. Мы от жизни, из опыта. Нам жизнь подсказывает, а мы обобщаем и распространяем». Скажите, чем это отличается от анализа текста Галилея? Галилей поумнее, чем Лысенко (и чтение текста Галилея, конечно, требует некоторой интеллектуальной оснащенности), но по типу действия снятия схемы это то же самое.

С одной стороны - рефлексивные восхождения ко все более разнообразным и тонким формам организации (мыследеятельности, системомыследеятельности, смыслодеятельности, жизнедеятельности и т. д.), а с другой - снятие схем. И не дай бог в процессе снятия этой схемы высказать какой-нибудь концепт. Тебе точно скажут: «Хватит этого понятийного поноса! Обожрались мы этой метафизики!»

И последние ходы в сторону институционализации и аналитики того, что в структурах и практиках транслируется институционально (традиционно) - это признание того, что полюса схемы равносущны, равномощны.

Если тут есть какой-то микропафос, то он состоит только в том, что входить в нынешнюю ситуацию можно только через реанимацию познавательного интереса и формирования познавательных установок. И на этом уровне не требуется специфики (тематической, содержательной, эмоциональной), она здесь не является учетной единицей, она просто не учитываема.

Вопрос. А менеджерам она мешает?

Генисаретский. Менеджерам она мешает. Приходится говорить о содержании. Но эти практики системно хорошо обустроенные, они все упаковывают в свой тип. Например, вам могут сказать: «Вы не можете без содержания? Бог с вами, значит будет контент-менеджмент. У вас поясница болит? - Боди-менеджмент. Времени не хватает? – Тайм-менеджмент. Где у вас проблемы? Сейчас позовем Тупицына и попросим его подготовить группу таких менеджеров».

И ничего смешного в этом нет. Это здоровое установочное отношение к делу. Если есть функциональная потребность в чем-то, она удовлетворяется путем проектирования, а потом путем внедрения.

Вопрос. Как схема называется в целом? Я не про название. Что это в целом?

Генисаретский. Был этап разговора на языке системной организации сфер деятельности. Чем она управляет? Как только она положена, как только мы начинаем рассуждать в терминах нескольких схем и ставим вопрос об их соорганизации, так сразу возникает вопрос: где управляющее слово? Как возможно управление, если говорить на этом языке? Откуда глядя, это можно мыслить и этим можно управлять? В этом и состоял мой ход.

Теперь то что мы изобразили «колесами», я переношу в «табличную» форму для того, чтобы выделить шесть типов методологической организации деятельности.

ТИПЫ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
СПОСОБЫ РЕАЛИЗАЦИ  ЯДЕРНЫХ ФУНКЦИЙ	ВНУТРЕННИЙ СПОСОБ РЕАЛИЗАЦИИ	ВНЕШНИЙ СПОСОБ РЕАЛИЗАЦИИ
УСТАНОВОЧНЫЙ	СОБСТВЕННЫЙ ТЕМАТИЗМ	ВНЕШНИЙ ТЕМАТИЗМ
ПРЕДМЕТНЫЙ	АВТОНОМНАЯ СФЕРА	СИСТЕМА СФЕР ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ПРАКТИЧЕСКИЙ	ПРАКТИКА ДЕЯТЕЛЬНОСТИ	ЛАТЕНТНЫЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ

Здесь надо различать способы реализации ядерных функций для каждого типа деятельности, а так же внутренний и внешний организационные способы реализации функций. Это организационные прототипы деятельности. Внутренний - рефлексивный, внешний - проектный.

Какие способы реализации мы уже различаем? Установочный, предметный и практический. Собственный тематизм является для установки внутренним. Например, содержание познавательной установки это то, на что мы себя настраиваем, то чем мы овладеваем находясь в ядре сферы исследования. То есть входим туда и занимаемся внутри науки именно научным исследованием, а не чем-то другим, например, проектированием моделей, методологий науки. Ибо эта сфера – традиция. А ни одну традицию, ни одну институционально организованную деятельность нельзя прочувствовать оставаясь в стороне. Историк физики - не физик, он методолог. И если вы имеете какое-то отношение к науке и исследованиям, то не сидите не трех стульях, а имейте мужество войти туда и стать исследователем.

Собственный тематизм. Здесь протекают свои внутренние процессы. Для вас может быть интересно бытовавшее в прошлом понятие «наука-лидер». Внутри познавательной установки, внутри института науки был такой организационный пласт – на полном серъезе обсуждалось: какая наука будет лидером в определенный период времени? Все сошлись на том, что в начале XX века таковой была физика. А в конце XX века предполагалось, что такой наукой-лидером станет биология. А почему это важно? Потому что наука-лидер становится источником базовых метафор и образцом организации. Оттуда заимствуются общенаучные понятия метафор. То же самое происходит в сфере дизайна и проектирования. Какая профессия является лидером проектной культуры? Сам дизайн предметного мира (как в 20-ые годы)? Или дизайн информационных структур? Или дизайн коммуникационный? Какой тип? Проектирование в какой сфере является лидером для проектирования вообще? Понятна суть вопроса?

Перейдем к внешнему тематизму. Он находится в сфере общенаучных метафор – в понятиях метафор, в концептах метафор – и реализуется за счет переноса. Например, энергия из частного физического понятия стала общенаучной методологической метафорой. Поэтому мы говорим про энергетику психологии или про энергетику деятельности вообще. Это метафора, но в силу того что стала общенаучной, универсальной, она теперь легко и неоспоримо применяется для проблематизации, схематизации, концептуализации любой области. И вы не столкнетесь с возмущенными возгласами в свой адрес, когда скажете: «Энергия методологической организации», потому что сразу сможете сказать, что «энергия по-древнегречески – деятельность и когда-то она была деятельностью, а потом физики ее натурализовали, а мы теперь ее денатурализуем и т.д.»

Итак, собственный тематизм и внешний тематизм. Посмотрите, как легко метафоры переносятся в самые разные сферы. Экономика – экономические метафоры, политика – политический рынок, наука – рынок интеллектуальных услуг.

В графе «Предметная реализация» действуют автономные сферы деятельности (они исследуют сферу проектирования, образования в чистом виде) и системы сфер деятельности (более сложный для методологов случай). А в следующей, нижней графе «обитают» внутренняя практическая форма организации (практика деятельности) и внешняя (латентные, скрытые взаимоотношения с другими деятельностями). То есть институциональные структуры деятельности связанны между собой, но иным способом, чем в системе сфер или на тематическом уровне.

Что мне важно в этой простенькой схеме? Что мы можем регулярно порождать, различать формы методологической организации деятельности. А если мы накладываем такую схему на какой-то определенный тип деятельности, то можем уже говорить о организационно методологических состояниях внутри этого типа. Одновременно тут есть и институциональные связи (например, образование с наукой), и свои внутренние практики, и дисциплины в чистом виде (типа дидактики, которая изучает только эту сферу), и межсферические связи, и то что является собственным тематизмом этой деятельности. То есть то, о чем мы узнаем из книг серии «Жизнь замечательных людей». Мы читаем не только научные труды, а еще и биографии, и всякого рода рефлексии того, как люди сознавали природу своей деятельности. Это сознавание не заменяет всего остального, но определенным образом выражает тематизм в символических формах и фиксирует на уровне межличностных коммуникаций. Это то окошечко, в которое можно заглянуть и соотнести себя, а соотнеся, решить – надо ли мне это?, мое ли это?

Первый позитивизм - это последствие универсализации на познавательную установку. Строится система наук - догматически, номенклатурно, перечислением. Из этого возникает науковедение (как особая рефлексия над миром науки), и утверждается, что только те реальные науки, которые возникают на основе естественно научного метода, только те науки, которые под этот стандарт подпадают и «войдут в царствие небесное».

Второй позитивизм состоит в научно-технической формуле, когда науки оставались в сфере познавательного отношения к действительности, теоретического разума. А практически он был где-то в стороне. Концепт научно технического прогресса – это второй тип позитивизма, когда реальный предикат включается и в соответствующие знания, и науки, и в инженерные практики, в том числе и в проектные. Данная парадигма охватывает и теоретические, и практические пласты разума. Это реальная позитивная сила, преобразующая мир.

Третья сторона этого дела, третий позитивизм (повторяя первый) захватывает гуманитарную революцию XX века, возникновение огромного разнообразия гуманитарных дисциплин – этнографии, этнологии, культурологии, семиотики. На них тоже распространяется позитивистская парадигма. Они могут быть семиотически проработаны, то есть все мысли, чувства, ожидания, упования могут быть просмотрены через соответствующие тексты (через опредмеченные, материализованные сущности). И вся гуманитарная сфера подпадает под эту позитивистскую и техническую установку. Все, что может быть познано гуманитарно, может быть технологически обработано, и (за счет освоения гуманитарной сферы) всегда можно построить любую совокупность любых гуманитарных практик.

А четвертый позитивизм утверждает, что все сферы практики, любые виды занятий, активностей и проявлений человека (коль скоро они зарегистрированы и выражены) могут быть описаны, им в соответствие может быть поставлено свое знание. И в человеческом, общественном, культурном мире не остается ничего, что не подпадает под ту или иную форму знания, под ту или иную форму практикования. Все можно технологизировать. И на примере ряда психопрактик (в том числе и пресловутой НЛП) мы видим, что универсализм этой претензии дошел до своего идиотического предела. Не осталось уже ничего, по поводу чего нельзя построить соответственный тренинг, ввести какие-то концепты, устроить проектный семинар, подготовить группу специалистов. Получается замкнутая сама на себя картина мира. И в рамках этой (по моему счету) четвертой картины мира, познавательному отношению к действительности (которое лежало в основе научного исследования, как и всем другим достаточно сильно оестествленным формам деятельности) места нет. Поэтому поворот к исследованию, когда через эти забетонированные системодеятельностные почвы какие-то расточки все-таки прорастают, я рассматриваю как хороший знак.

Исходя из этого я и строю свою стратегию исследовательского поведения. И выбираю только те темы, которые еще не до конца перемолоты системодеятельностной машиной. И только на их примере буду проводить следующие наши занятия.