Генисаретский. Одна из тем сегодняшнего коллоквиума - пассионарность, энергия и энергийно-пассионарные ресурсы деятельности, а так же то, с помощью чего мы с ними справляемся. Я буду отталкиваться от того, что застал в пространстве, которое вы номинируете как образовательное, поскольку это школа и через нее все просматривается.

Первое, что я констатирую, это присутствие скрытого, не обозначаемого конфликта интересов в пространстве, которое себя пытается выдать за образовательное. Это конфликт интересов в новом, в менеджеральном смысле.

Отнюдь не во всех типах корпорации, не во всех корпоративных структурах, возможно построить образовательное пространство. По крайней мере, в том смысле, который мы интуитивно вкладываем в образование. И, в частности, предпосылкой проявления такого пространства является зачистка ряда конфликтов интересов.

Я не понимаю, как можно одновременно выступать в трех не сходящихся ролях. В рол владельца корпорации, в роли лидера мнения, претендующего на то, чтобы быть крупным мыслителем, ученым и одновременно главным господином учителем. По-моему, это классический конфликт интересов. Например, господин Афанасьев учредил «Методологический центр», господин Градировский другую организацию и одновременно они же руководители школ, и одновременно они же разработчики каких-то концептов, то есть они выступают в роли авторов. Я приветствую «широту души необыкновенную» и разнообразие порывов, но констатирую, что:

- во-первых, это конфликт интересов, поскольку интересы развития корпорации требуют одного, допустим, технологизации, которая будет обеспечивать ликвидность ресурсов и по каким-то критериям оптимизацию результатов, например, наращивать капитализацию. И для воплощения этого потребуется одна эпистемологическая стратегия, как фильтр подбора знаний и технологий. Но, в таких условиях познавательный интерес не может быть реализована.

- во-вторых, авторство, с присущей ему установкой на интеллектуальную собственность, - это фактор, который будет деформировать гносеологическую и эпистемологическую стратегии в самых интеллигентных или, наоборот, в бандитских формах.

– в-третьих, быть учителем или основоположником школы, строить школу - это третий интерес, который конфликтен и первому и второму. Потому что педагогическое представление знаний – это не само знание. И мы знаем, что очень многие великие ученые были плохими педагогами и не создавали никаких школ, просто потому, что были неспособны на это. И наоборот, мы знаем тех, кто строил системы обучения - тот же Костолонцев(?), например, который как ученый, как значимая величина не вошел в историю науки или философии. То есть педагогическая трансляционная деятельность (познавательно-знательная и организационно-конструкционная) может иметь разные векторы развития движения.

И когда все это реализуется либо на одном человеке, либо на каком-то микросоциуме, то приводит к конфликту интересов и «растяжке на разрыв». Или поглощает такое количество ресурсов, чтобы все это уравновесить между собой, что в итоге ни один из интересов реально не продвигается.

Так при какой корпоративной культуре, при какой организационной культуре, при какой стратегии корпоративного развития возможно простраивание образовательного пространства или, если грубо, корпоративного университета? Не того свободного университета, который существовал с 12-го века то ли в Болонии, то ли в Париже, а корпоративного университета типа «Моторола», одного из тех, что простраиваются сейчас внутри корпорации. При каких условиях? Так вот, условия их простраивания и подлежат фиксации и выявлению.

Этой теме сопутствует и второй вопрос: как возможен в этих же условиях академический проект? Как возможна за обозначенное время реализация какого-то познавательного усилия?

В классическом университете с этим все понятно, это обеспечивалось некоторыми правовыми пологаниями. Есть три фундаментальных права образовательного пространства под названием университет. Первое - право профессора, члена педагогической корпорации учить тому, что он считает нужным. Второе право - право студента обучаться тому, чему он считает нужным. В этом две эти корпорации сходятся. И третье право – право их территориальности. И те, и другие учатся и учат на своей территории, туда не имеет права заходить полиция или войска. Если вы помните 1968 год, то американская национальная гвардия останавливалась у порогов университетов, не могла войти внутрь. Экстерриториальность - специально выделенное условие классического университета.

Ничего подобного, ни первого, ни второго, ни третьего в системах современного непрерывного образования и в корпоративных университетах нет и быть не может. В корпоративном университете не может быть экстерриториальности, поскольку этот университет подвластный, подведомственный и иерархичный. Программы образования в нем строятся целевым образом под задачу. С большей или меньшей степенью свободы. Поэтому как возможно образовательное пространство в условиях корпоративного целого, которое строит, и какова корпоративная культура в этой корпорации, при которой, тем не менее, концепт «корпоративный университет» не является просто метафорой?

В высшей школе экономики есть институт корпоративного предпринимательства, где мастер-классы ведут очень крупные предприниматели. Некоторые думали, что этот опыт легко воспроизводим везде, в разных местах. Они забыли одну маленькую деталь, что эти предприниматели, которые привлекаются к преподаванию, сами бывшие, не просто студенты, а доктора, кандидаты наук. Это люди, ностальгирующие о своем возвышенном академическом прошлом. Они ушли в бизнес, но в них осталась часть личности, которая может удовлетворить себя только в высоко и хорошо структурированном интеллектуальном пространстве. Поэтому они приходят преподавать и профессорствовать, и с гордостью носят звание профессор высшей школы экономики, реализуя свои нереализованные возможности.

Почему я назвал сегодняшнее наше занятие коллоквиумом? Потому что я все вопросы буду задавать на одном примере – на примере исследовательской программы, которая только что была номинирована в нашем приволжском федеральном округе. Эта программа называется «Финно-угорский мир России: состояние и перспективы развития». Вторая часть условна, первая - не условна. В ней как бы номинирована некая сущность, которая имеет место фактически, эмпирически, в самом названии и именованиях. Она выражается в том, что какое-то количество этносов и субэтносов на территории России относится:

во-первых, к финно-угорской языковой группе;

во-вторых, к культурно-языковой группе, поскольку язык это основная модулирующая система, в которой фиксируется вся культура;

в-третьих, часть из них приобрела государственность или квазигосударственность, присущую всем нашим национальным республикам. Например, Марий Эл, Мордовия, Удмуртия. Есть и субэтносы меньшего размера, вроде вепсов, которые вообще никак не оформлены, ни в какое административное образование, но, тем не менее, это территориальный ареал.

На примере данного образования, я и буду обсуждать с вами этот сюжет. Я назвал бы три, даже не причины, а основания.

Во-первых, есть повод. Поводом послужило хамовато-новорусское поведение губернатора Маркелова, избранного в Марий Эл, который позволил себе несколько политнекорректных суждений и поступков в адрес марийских активистов, общественных организаций и лидеров. Это поведение вызвало политические реакции не только со стороны общественных организаций, но и послов стран финно-угорского мира. Эстонцы, венгры и финны предъявили некоторые дипломатические претензии. Возникла псевдополитическая ситуация – это повод. Повод, но к чему-то, что уже развернуто и имеет место, а именно: в финно-угорском мире сложились сетевые структуры, которые объединяют представителей этих народов по самым разным поводам. Есть университетские и культурные контакты, есть совместные творческие движения. И, наконец, такой странный фактор, до поры до времени не обращавший на себя внимания, как договоренность наших республик о подготовке государственных и муниципальных служащих. И возникла ситуация, которая показала, что Москва как столица и как место, где раньше рейтинговались разные региональные элиты, по разным причинам перестала быть таковой, перестала представлять для них какой-либо интерес.

Во-первых, Хельсинки – это Европа. Та самая Европа, в которую мы еще только стремимся войти. Во-вторых, более развитая в экономическом отношении страна. В-третьих, страна, где есть родство в этом культурном отношении и где складывается культурно-политическая общность.

Хотя всемирная ассоциация финно-угорских народов, равно как и сами финны, настаивает на неполитическом характере всех этих объединений. И это первый повод.

Второй – фактическое положение дел, которое, постепенно проступая, доходит до управленческих умов. И после того как мы пережили ситуацию этнополитической мобилизации тюркского мира, стало закрадываться подозрение или ощущение, что некоторая работа по северной вертикали с финно-угорским миром проходит. Это видно по тому, как поддерживается, например, протестантская часть финского мира.

Во всяком случае, стало закрадываться подозрение, что тут происходит что-то странное, раз элита рейтингуется не в Москве, а где-то еще. А есть ли им интерес рейтинговаться здесь? Куда в культурно-политическом отношении можно стремиться в Москве? В академию наук, которая сдыхает сама по себе? В академию педагогических наук? В союз художников, писателей или кино, которые тоже уже оказались на полу в сдохшем состоянии? Куда стремиться?

Есть и еще одно обстоятельство, гораздо более интересное. На форуме «Стратегии регионального развития», который недавно проходил в Перми, этот проект обсуждался. Наша секция называлась «Этнофутуризм, экология культуры и культурная политика».

Обращаю внимание на этот странный и очень интересный концепт, под названием этнофутуризм. Это самоназвание движения, возникшего именно в финно-угорском мире, которое скрещивает радикальный авангард современного искусства с этничностью. Этничностью, которую обычно воспринимают как что-то фольклорное, что-то непременно архаическое, относящееся к дофеодальному и доантичному периоду. Некоторые народы, например, ханты-манси, действительно относятся к реликтовому этносу. Так вот, этнофутуризм - сближение этих двух вещей, этничности и футуристичности, в том числе (поскольку современное искусство исчезает) и в проектном мире. Вот такая странная вещь. И я, в силу своих этнокультурных, этнополитических интересов, как личного, так и группового свойства, был готов к тому, чтобы воспринять этот этнофутуризм как вызов. Почему? Потому что здесь этничность начинает мыслиться как некая современная реалия в оболочке самоценностей. Причем этничность, отделенная от политической мобилизации, от форм создания государственной политики и прочее. Это случай, когда что-то несостоявшееся становится преимуществом. Финно-угорский мир не имел таких крупных форм государственности во времена становления национальной государственности и индустриализации и не имел однозначной, такой же силы, конфессиональной организации, которая бы стала мировой религией. И поэтому сохранил себя как некоторое послание всем остальным, инвалидам процессов индустриализации, урбанизации и так далее, позволяя мыслить, проживать и творчески обрабатывать это странное качество этничности, как современную самоценную реальность.

Кутузов. Что интересно, все известные финно-угорские государства, в тот или иной период своей истории, входили в состав более крупных государств. И Финляндия, и Венгрия. При этом, выходя оттуда, они ставили именно эту свою самостоятельность в основу государственного строя.

Генисаретский. А до того единая Европа имела финно-угорский субстрат. И марийские, и германские воины в раннее средневековье воевали одним и тем же оружием, сделанным в одних и тех же европейских центрах производства. Короче говоря, этим утверждается историчность самой этничности. Этничность есть нечто данное изначально, какая-то константа. Она в основе своей исторична и ей присущ специфический тип историзма. Потому что разные сущности имеют разную историчность. Человек, он тоже историчен, семья исторична. Формы меняются. И это не просто какая-то изменяемость, а экзистенциально-онтологическое качество, важное само по себе.

И последнее. Когда я залез в Интернет, то обнаружил, что в Петербурге есть православная община, которая модулирует себя и свое будущее в терминах этнофутуризма. То есть этот концепт, рожденный в недрах и для самосознания определенного цивилизационного мира, обладает, в условиях экологической культуры (а особенно для экофеминистов, которые природность связывают с родом и с возрождением роли творящего женского начала), притягательностью для цивилизационных миров другого типа. Потому что мы услышали в этом не просто вызов, а некую весть о том, что этничность может проживать себя иным способом (цивилизационно, в формах современного искусства - футуризм, проектность), нежели то, что откристаллизовалось, и окостенело в формах национального государства.

Это называется постнациональной этичностью, потому что такая государственность эксплуатирует эти ресурсы, осуществляя этническую мобилизацию в целях закрепления своих властных возможностей. И многие наши лица в центральной Азии, в Поволжье, да и в Европе тоже активно разыгрывали эту карту. И в этом есть некий функциональный смысл. Чтобы разрушить «монстра» под названием Советский Союз требовалась некая энергия. Было задействовано два типа энергетики – энергия этническая и алчность - энергия накопительно-обогатительная.

Итак, есть некая инициатива, которая осмысливается в стратегические рамки, в рамки гуманитарных стратегий развития. Она в данном случае имеет этикополитическую и этнокультурную предметность. Я перечислил главное. Можно еще умножать какие-то основания, а именно инициации мегапроекта, в этой рамке.

Теперь я себе (как методологу и исследователю) задаю вопрос: каковы те исследовательские задачи, которые надо поставить? Какие академические проекты надо разработать, какие этнологические концепции надо привлечь и разработать дальше для того, чтобы этот цивилизационный мир (для начала) был признан как партнер в геокультурном и в этнополитическом движении. Но не политики. Не надо сразу погружать это в рамку каких-то интересов, надо ее сначала проявить для себя. Впрочем, точно такую же работу предстоит проделать для кавказского мира, который цивилизационно принципиально отличен и от тюркского, и от славянского, и от финно-угорского. Это особый куст цивилизации горных народов, особый тип.

Перед нами встает задача проявления, поскольку главная власть - это власть называть вещи своими именами. Но своими «их именами», так, как они сами себя идентифицируют, осознают и называют. Только после того как это признание будет принято целесообразным и в той мере, в которой оно состоится можно (уже внутри) говорить о более дифференцированных задачах - культурно-политических, культурно-экологических, образовательных и еще каких-то.

И дальше следует вопрос: как возможно исследование? Как возникают проблемы? как из проблем целостных, из проблемных ситуаций целостного типа возникают познавательные проблемы? И как строятся исследовательские программы? Об этом я и хотел бы поговорить.

 Поскольку это реалия и помимо романтических космополитов, которые себя мыслят гражданами мира, все остальные обладают той или иной идентичностью (культурно-этнической, цивилизационной), то это предмет, в котором есть и личная часть, и безличная.

Кутузов. Именно поэтому вы попросили быть вашим оппонентом меня, человека, которого вы считаете убежденным космополитом.

Генисаретский. Но и историком, человеком, способным мыслить об этичности гуманитарно, мыслить о ней как о некой сущности, которую надо идентифицировать как исследовательское поле. Ответь на вопрос: чему это подобно? На мой взгляд, это больше подобно интонированности звука и колористичности изображения, то есть цвету и интонации, так называемым интенсивным качествам, чем морфологически или экстенсивно фиксированным сущностям типа - национальность как население моноэтнического государства.

Этничность гуманитарной версии понимания, восприятия и приятия этничности в мире и в себе. Как это проживать, промысливать, прочувствовать и т. д.? Возможно ли это и нужно ли? Потому что есть очень много сил, которые будут противодействовать, в том числе из соображений этнического эгоизма.

Кутузов. Называемого профессиональным патриотизмом или квазисамосохранением.

Генисаретский. А еще зависимость от неких фигур воображения. Потому что в таких ситуациях мы сталкиваемся с тем, что мышление неотторжимо:

А) от воображения (социологического, этнологического, какие сущности социальные и культурные мы вообще способны на данный момент воображать и посильно включать в работу);

Б) от памяти, от трансляции. Мышление, память, воображение образуют неразрывное единство способностей гуманитарных знаний и практики. И есть некие сущности, познаваемые, осваевыемые практически, которые осознанны и освоены только если мы практикуем равномощно, равнооспособленно. Сюда же можно отнести памятование (память), мысль и воображение, естественно, на фоне некой чувственности. То есть это вопрос антропологический. В том самообразе исследователя и самообразе практика, политика с которым мы вступаем в некоторые отношения.

Кутузов. Или отождествляем себя.

Генисаретский. Недаром было сказано, что «со свиным рылом в калашный ряд лучше не соваться», а «бисер перед свиньями метать не благочестиво».

Кутузов. И «в чужой монастырь, со своим уставом не лезь».

Генисаретский. Это вовсе не о каких-то конкретных людях или группах, или еще о чем-то. Это о самообразе, нужном для определенного действия. Потому что действие, когда нужно бросаться на амбразуру, требует одних человеческих качеств, а когда нужно принять мгновенное судьбоносное решение - других. Я с этой фазой закончил и хочу узнать как вы реагируете на постановку вопроса и на сам вопрос. Перед вами пример, когда нужно вырастить исследовательскую программу и начать что-то делать не потому что кто-то так делает, что есть наука физика или методология, а потому что из ситуации исторической (здесь и теперь) вырастает некая озадаченность. Озадаченность, которая стучится в дверь, которую приносят нам наши сограждане, наши соотечественники. Озадаченность, которая уже есть, но которую, как всегда, предпочитают не видеть, потому что она не такая агрессивная как в академии. Вы понимаете - «пока гром не грянет»...

Когда разбили статую Будды, почему-то никакая антитеррористическая операция не началась, хотя все было ясно. Цивилизационная война началась, когда был разбит художественный шедевр, относящийся к другой цивилизации. Когда вслед за этим во всех музеях Афганистана были разбиты все скульптурные изображения, принадлежавшие другим цивилизациям, никто не почесался. Когда были приговорены к смертной казни люди из медицинской миссии? Приговорили их только за то, что при себе они имели Евангелие. Они были обвинены в пропаганде Христа и приговорены к смертной казни. Правда, казнь не состоялось, но это уже другой вопрос. Однако отклика в мире этот случай не получил. Никакой антитеррористической операции, ничего! Зато когда шарахнуло в Нью-Йорке, тогда вздрогнули и проснулись. И только случай с вахабизмом, с агрессией заставил признать наличие исламской конфессионно-политической проблемы.

Кутузов. Как мне кажется, Европа начала немного двигаться в этом направлении. Я имею в виду создание комиссии для согласования вопросов противоречивых историй. Первой была англо-французская, потом германо-польская, потом польско-украинская, украино-российская. И европейцы теперь имеют не просто прогресс, они изначально были обречены на успех, потому что начали согласовывать свою историю с чужой, начали с переоценки собственной истории. Например, самое большое количество учебников по истории Германии вышло с 1945 по 1953 годы.

А в России, по-моему, такая тенденция не проявляется, потому что Россия не готова переоценить свою историю.

Генисаретский. Подождите, не надо обобщать. Кто-то готов, кто-то не готов. Мы говорим, что там поставлена задача. Вопрос: уместна ли такая задача и разрешима ли она здесь? Или какой-то эквифункциональный вариант – другая задача, но приводящая к такому же результату.

Кутузов. Кстати, историческое развитие этого процесса между Англией и Францией потребовало создания совместной группы исследователей, которые два года учились в Лондоне и два года в Париже.

Генисаретский. Еще одна причина, которая очень важна для меня и, может быть, еще для некоторых - феномен Толкиена и его популярности. Зададимся вопросом: а что собственно креативного в этой идеологии?

Это мир, построенный из вымышленных, воображенных этносов. Искусство всегда на два шага впереди того, что происходит в реальной жизни. То есть Толкиен описал историю вымышленных народов. Как всегда есть прототип. Хоббиты – это добрые англичане, это понятно. А Средиземье (где Мордор, где все громыхает) – это, если по карте смотреть где-то в районе Урала. Тут уж никуда не денешься, воображение все-таки ограничено и приходится опираться на что-то реальное. Но тот факт, что там действуют вымышленные этносы, что этничность стала материей художественного воображения, говорит о том, что она стала материей проектного воображения. И, кстати сказать, Толкиен стал писать свою трилогию после того, как занялся Калевалой. Пока он занимался своим ирландским и шотландским этносом, он был просто филологом. Мир Калевалы был импульсом для его художественного воображения. Он как бы получил вдохновение, увидел эту возможность в чужом и приступил к написанию.

Кутузов. Мифотворчеству.

Генисаретский. Да, можно сказать и так, но это будет поблажкой. Потому что у нас в памяти сразу всплывает все, что мы знаем о мифах, в том числе о рыночных мифах, и ситуация мгновенно запошляется. То есть очень много поводов сыграть на понижение. А когда чистый вариант, такой как этнофутуризм - другое дело. Футурум – будущее. У чего? У этого качества. И аргумент, который мне тоже очень важен, звучит так: как возможна постгуманитарная национальная этничность.

Кутузов. Я вообще-то сказал о мифах, как о месте, в котором живут герои, а не об опошлении.

Генисаретский. Я понимаю, что ты этого не имел в виду, я просто говорю, что как всегда есть некий риск, что когда мы выбираем термины, то иногда делаем это только для того, чтобы случайно не выскочило что-то привычное.

Итак, перед нами изначальная ситуация. Ситуация чего? Как она может быть названа?

В мире есть две стратегии поведения - от недостатка и от избытка. Мы привыкли, что в основе всего лежат потребности - нехватка чего-то, голод, когда нужно удовлетворить свои недоудовлетворенные потребности. А есть слова пророка Давида: «От избытка сердца говорят уста». Не от недостатка (не от тоски или нехватки, зависти, еще что-то), а от избытка. И творчество - почему-то переименованное в креативность – всегда происходит от избытка мыслей, воображения, чувствования. Поэтому мне достаточно того, что это меня вдохновляет, открывает возможность продвижения, санации этой ситуации, связанной с оздоровлением, связанной с тем клинчем, который образовался вокруг этничности, национальности, где чуть что и сразу ты шовинист. Вопросы есть?

Вопрос. Почему вы считаете, что эта ситуация требует исследовательских качеств?

Генисаретский. Она не требует исследования, она допускает эту возможность. Я в ней вижу повод и возможность развернуть те исследования, которые до того приходилось подавать в эссеистической форме или форме докладов. Появилась возможность их развернуть, реализовать познавательный интерес. Как кто-то удачно сказал: «Для того чтобы мыслить, нужны предметы мысли». Представьте себе ситуацию, что у вас стопроцентно эффективное мышление, но предметы мысли исчезли. Что вы будете делать? Что будете делать, когда аппетит отличный, а еды нет? Картошку выращивать, копать. Для мысли, для знания, тоже нужны ситуации знания и вот вам одна из них.

Вопрос. Как тогда будет называться еще не начало исследования, но какое-то первичное наблюдение, в результате которого делаются исследования?

Генисаретский. Не наблюдения. Есть проблемная ситуация, но не исследовательская, а все то многообразие типов деятельности, которое для нас учетно в данный момент. Если для нас учетно проектирование, программирование и управление, и мы его объемлем рамкой стратегического на данный момент, то проблемная ситуация будет локализована внутри этой рамки, в окружении сфер - исследование, проектирование, программирование, управление, образование и еще что-то. Проблемная ситуация, она ни из одной из них. Она просто поступает как весть из этого мира. Кто-то знает об этом, потому что там живет, кто-то бывал, кто-то читал, кто-то что-то любит.

Вопрос. А кто эту весть должен уловить?

Генисаретский. Да, кто ее передает и кто ее может получить? А дальше надо было бы (если разворачивать этот сюжет) говорить о постмодернистской этнографии. То есть о том, как этнография и этнология себя позиционируют в современном мире. Но не для того чтобы помочь колонизаторам освоить соответствующие страны. Потому что классическая этнография возникла в определенный период и работала в определенных познавательных ситуациях.

Англичане, когда столкнулись с задачей управления Индией, стали переводить корпус ведических и буддистских текстов на английский язык. Для чего? А для того чтобы знать, чем руководствуются эти люди (правители, ученые, жители страны с тысячелетними традициями), когда предпринимают те или иные действия. В XX веке то же произошло с софистским корпусом, для арабских народов. ЮНЕСКО предприняло сильную программу по переводу источников софистики, чтобы попытаться понять, какими внутренними техниками, чем самоуправляем исламский мир. Так называемая постмодернистская этнография сменила свой основной интерактив, а Стефан Тейлор сверхзадачу современной этнографии удачно сформулировал как «пробуждение к жизни». То есть как сделать так, чтобы оставшиеся на каких-то стадиях различия или угнетенные этнические сущности были спасены, пробуждены к жизни.

Генисаретский. Помимо предметной этнографии есть этнометодология. И, между прочим, в институте природного и культурного наследия, группа отпочковавшаяся от

…

Генисаретский. **, этнологии толкует, разрабатывает и т. д. Если мы возьмем этот вопрос в контексте постмодернистской гуманитарной этнологии (а не в физической и, тем более, не в методологической), получим возможность восприятия вести как задачи. Ее же дальше надо как-то концептуализировать, понять, осмыслить и превратить в систему посильных действий, за которые несем совместную ответственность, потому что это этнокультурное партнерство.

Еще есть проблемные ситуации. Мы ищем условия, предпосылки понимания, принятия этого как задачи. Мы должны отфильтровать то, что здесь полагаемо и посильно от того, что надо оставить просто как проявление воли и права, соответствующих народностей на историческое бытие - что соответствует правам человека, что не соответствует и т. д. Тут своя большая работа, но важно первоначальное, приемлющее отношение, понимание того, что это не для того кем-то делается, чтобы до конца разрушить священное тело России, а что это есть естественное право той сущности, которая естественно наличествует.

Вопрос. Колокольчик кто? Откуда поступает импульс?

Генисаретский. Это зависит от чувствительности, от порога восприятия.

Кутузов. Колокольчики – это творческие работники - писатели, поэты, художники, если хотите. Кто был колокольчиком чешской самоидентификации? Солдат Швейк.

Генисаретский. То есть мы имеем дело с наличием сообществ, которые себя как-то номинируют в этом мире, которые занимаются разными делами. Одни занимаются сохранением и возрождением языка, другие - певческими артелями, художественными выставками или написанием соответствующей литературы. Эти сообщества, кроме прочего образуют некую сетевую структуру как внутри страны, так и в европейском целом, где в основном эти народы и существуют. Они производят определенную культурную, научную и всякую прочую продукцию, экспонируют ее, предъявляют. А мы с ней знакомимся. Кроме того, она критически и культорологически осознана и получила самоназвание - этнофутуризм. Теперь вопрос: реагировать или нет? Тут уже кто-то реагирует, а кто-то нет.

Реплика. В предыдущем примере по постановке задач для исследования, после рассказа о первой попытке колонизации Индии, вы сказали, что философия мира начала менять свой центр

Кутузов. Позиционироваться.

Вопрос. Да, позиционироваться. Кем было подмечено? Не им же самим? Была какая-то внешняя позиция?

Генисаретский. Не надо функционализировать все так уж наивно. Когда путешественники объезжали земной шар и описывали народы и страны, они не решали задачи колонизации. Когда христианские миссионеры приезжали, например, в Китай (конечно, для того чтобы окрестить население), они предварительно идентифицировали происходящее в стране. У них было много познавательно-ориентированных людей, которые оставили описание империи Инков, Китая, той же Сибири в конце концов. Просто познавательный интерес в те времена был неотделим от политического. В рамках знаменитого принципа о юрисдикции разума они понимались как одно целое.

Кутузов. Кто был по профессии Пржевальский? Арсеньев?

Реплика. Военные разведчики.

Кутузов. Совершенно верно. Они были военными разведчиками, учились в академии генерального штаба.

Генисаретский. Но ведь не факт, что они стали разведчиками, потому что у них был познавательный интерес. Скорее наоборот, у него был интерес, чтобы им дали задание.

Вопрос. Олег Игоревич, а что эта первая часть задает дальнейшим исследованиям?

Генисаретский. Она задает первичный горизонт, сформировавшийся в системе жизненных миров, где нам надо понять: в чем состоит эта весть? Как изменится наш мир, если мы допустим, что этничность исторична, что история не кончилась и все произошедшее с ней в истории национального государства - это еще не последнее слово? Что изменилось бы, какие возможности человеческого существования открылись бы для нас, людей, если бы это было так? И насколько она касается лично кого-то? Можно ее сформулировать таким образом, чтобы она касалась не только представителей того мира, а и всех нас как людей?

Есть такие вести, в которые мало кто вдумывается. Например, такой замечательный этнограф Андрей Головнев (он же кинооператор и автор визуально-антропологических фильмов), который 15 лет работал с ненцами. Они даже приняли его в ненцы. Более того, он был принят в княжеский род ненцев, из которого выходят все шаманы. Ненцы его провели по священной тропе к самому главному своему святилищу, куда чужакам ходить строжайше запрещено. Более того, они провели его туда с камерой - чтобы он все это снял, смонтировал фильм, а потом показал всему миру.

Вопрос: почему они это сделали? Это был продуманный, намеренный шаг. Они прекрасно понимали, что «Газпром» их раздавит и что они вообще под угрозой исчезновения - вот и послали свою весть в мир. Весть о своей правде, о той культуре, к которой они принадлежат. Они послали свою весть в мир, чтобы люди прореагировали. Люди обращаются к людям - это некая метакультурная политическая коммуникация.

А когда вы получаете некую весть, некий вызов, некое предложение, что вы делаете? Как всегда и на любое предложение вы в праве либо реагировать, либо не реагировать. Услышать - не услышать.

Кутузов. Причем слушать и слышать - это две разные вещи.

Генисаретский. Есть ситуация, сначала она как бы миро жизненная, которая происходит от какой-то совокупности жизненных миров, но если предположить, что мы принадлежим одному роду человеческому, то эта весть каждому из нас. Или, во всяком случае, к той части нас, которой мы доверяем заниматься подобными вещами, например, художникам.

Вопрос. Во что должно оформиться это предложение, чтобы впоследствии стать исследованием?

Генисаретский. Для того чтобы заниматься этим исследованием, проблемы, сформулированные как жизненные или экзистенциальные (такие специальные прагматические проблемы), должны быть переформулированы в познавательные. Ведь это было только предложение, а теперь мы начинаем его анализировать, мы сталкиваемся с некоторыми проблемами. Две из них я назову.

Проблематизация первая – это уже как бы проблематизация в ответ. В 30-ые годы была сформирована модель национальной интеллигенции (и для малых, и для больших народов), очень своеобразная и очень ограниченная. Она формулировалась в условиях, когда не было открытой политики, когда не было предпринимательского бизнеса (то есть собственников со своими интересами), когда не было свободы совести (не было религиозных деятелей, конфессий и сообществ со своими интересами и взглядами). А была так называемая интеллигенция, которая кучковалась в филармониях, библиотеках, музеях и академиях наук. В специально выделенных местах. Интеллигенция, против которой власть предприняла очень мощные действия - сначала устроила процесс промпартии, а потом поместила активную часть этой интеллигенции в специальные закрытые почтовые ящики и спецгорода.

Для чего она их туда поместила? Чтобы политически кастрировать. «Вы там упражняйтесь в своих интегралах, химических формулах, молекулах и компьютерах. Делайте чего угодно, только обеспечьте нам бомбы, ракеты и компьютеры для их управления. Вы там упражняйте свой ум, а мы здесь, в ЦК КПСС, будем заниматься политикой».

Вот такая была модель. И в условиях этой модели так называемая национальная интеллигенция (любая, включая московскую и петербургскую) ни в коем случае не была политизирована, не могла отвлекаться ни на какие вызовы современности и была художественно ориентирована по цехам. В союзе писателей занимались написанием  фольклора, национальных романов и поэзии; в академии педагогических наук разрабатывали азбуки и письменности народностям, у которых ее нет; музыкальным фольклором занимались композиторы и т. д. Была создана определенная информационно-исследовательская база и несколько коммуникативных форм. Например, праздничный концерт. Эта форма, которая живет до сих пор. 7 ноября, 8 марта, в любой другой день, представители всех народностей выставляют свои фольклорные ансамбли на сцене Кремлевского дворца съездов или Большого театра. Все отплясывают свои номера (отработанные в институте культуры или в ансамбле «Березка»), демонстрируя тем самым дружбу народов и некоторую их иерархию.

И до сих пор любое государственное событие отмечается подобным образом. Дни культуры соответствующих республик в Москве - те же самые фольклорные ансамбли, те же самые произведения и мастера культуры, строго прономинированные, экспонируют факт своего присутствия. Это специальные экспозиционные формы, то есть модель интеллигенции и одновременно культуры, которая задана в определенном горизонте.

Теперь мы находимся в условиях, когда появилась политика, бизнес и много чего другого, прежде не существовавшего. Например, гендерная проблема, где женский мир поднимает свою голову. Более того, теперь появились еще и детский мир, и молодежный, и т. д. То есть ситуация структурно изменилась и этот вопрос приходится воспринимать заново, на другой концептуальной, интеллектуальной и культурно-политической основе.

Значит, первая тема: новая модель, адекватная этой ситуации, модель национальной интеллигенции, которая этнофутуристически адекватна. Раньше (на «советском языке») у нас принято было называть это «национальной интеллигенцией». Теперь она будет называться как-то иначе. Сейчас преимущественно используется термин «элита».

Вопрос. Дайте еще раз расшифровку понятия этнофутуризм?

Генисаретский. Это самоназвание для культуро-творческих и культуро-охранительных движений финно-угорского мира, которые этничность обрабатывают, проживают и претворяют в формах современного искусства и современной гуманитарной мысли.

 Всегда так получается, что откуда-то приходит весть. В нашем случае она пришла потому, что у финно-угорских народов не было таких панцирей, как большая монументальная государственность, в виде национального государства. Долго не было. До тех пор, пока не распалась австро-венгерская империя и Финляндия не отделилась от России. И не было у них такой мировой религии, которая покрывала бы этот мир довольно плотно, как в случае с исламом. Поэтому самоопределяться в истории этому миру пришлось через языковые и этнокультурные обстоятельства.

Кутузов. Что интересно, «Финляндия» - не финское слово. У них другое самоназвание. Финляндия - слово шведское. И когда Россия ее занимала в 1809 году, ей пришлось отнимать эту территорию у Швеции. Русская конница была в одном переходе от Стокгольма. Тамошний король, бунтовавший против французской монархии, объявил, что не вступает в войну на стороне Наполеона, но при условии, что в дальнейшем его не трогали. И Финляндия вошла в состав России. В Финляндии при Александре I (впервые в России) было осуществлено избирательное право для женщин. В стране была своя валюта, но не было собственных армии и внешней политики. Хотя в гвардии финляндский полк был самым продвинутым.

То есть получается, что их самостоятельность выросла. Этнотворчество настолько быстро дошло до государственного уровня, что сейчас финны являют собой образец того, как это надо делать. Только, конечно, без финской войны.

Генисаретский. По модели национального государства. Просто в мире нечто изменилось с XIX века. Это ослабление или переосмысление роли национального государства, его места. Именно поэтому и произошел восход постнациональной этничности. То, что мы видим в объединяющейся Европе - Прованс, юг и Нормандия, кельты, баски - это проступает этнокультурный субстрат со своими интересами и особенностями.

Итак, первая проблема - необходима новая модель национальной интеллигенции или этнокультурных элит. Новая, в смысле отличная от той, в которой воспитана действующая ныне на политической арене интеллигенция.

Генисаретский. Ты приезжаешь в Татарстан, Башкортостан или еще куда-то и сталкиваешься с докторами наук, академиками, с союзом писателей, композиторов, с людьми, выросшими в той модели. Они не виноваты в этом, они таковы, у них нет сил, чтобы перестроиться. И желания нет. Они и так уже наверху. А в это время подрастают бизнес элиты, религиозные деятели, современные художники, которые сразу получают свои рейтинги в Лондоне и Париже.

Илья. Проблема в том, что это предложение, эту весть никто сейчас не может услышать и никто не может отреагировать.

Генисаретский. Реагируют, то есть давят. Как власть имущие всегда реагируют? Давят или покупают. Как в случае в Ханты-Мансийске. Что стоит «Газпрому» купить несколько делегатов собрания этих малых народов? И те сразу подпишут все что нужно, в том числе и отказ от родовых земель.

Перейдем к следующей, более жесткой проблеме, которая пока не имеет названия. Я сформулирую ее описательно - это вариант политкорректности (политкорректного языка) для сознавания и описания преимуществ, недостач чего-либо и рисков тех или иных цивилизационных моделей. Именно преимущества и риски. А вот слово «недостатки», применительно к истории народов, как-то нехорошо звучит.

Например, есть в мире три великих философии, три потока: греческо-римско-европейская, индийская и древнекитайская. Им по-нескольку тысяч лет. Они все восходят к периоду осевого времени – V - VI век до нашей эры. А у славянского и финно-угоского миров нет таких философии, она не возникла внутри этих миров. Есть много народов, у которых не возникло своих философий. У них есть мировоззрения, есть картина мира и много чего другого, но конкретно философий нет. То есть нет своих Будды и Сократа. И это повод для одних говорить: «Ха!» или «Тоже мне!», а для других: «Сейчас, пооткрываем кафедр философии…» То есть построить вторично, по образцу.

В XII веке на территории нынешней Македонии был университет. Там учились три с половиной тысячи студентов, там возникла церковно-славянская письменность и литература. Но в результате нашествия институт погиб и позже не возродился. Тогда это была органическая часть одного мира, которая, однако, не смогла перейти в Киев или в Москву. И университет нам пришлось заимствовать в VII веке из Европы.

Да, у нас есть университетская культура. Но она трансплантированная и вопрос ее натурализации, как выражается Градировский, до сих пор проблематичен. Есть колледжи на церковно-славянской основе, но это пока странные поделки. Когда мы попадаем в глобальную ситуацию, то одновременно и все культуры попадают с нами «на одну доску» (музейную, академическую, филармоническую). И обнаруживается, что у кого-то что-то есть, а у кого-то чего-то нет. Отсюда и возникают разные стратегии развития культурной политики.

В чем здесь главная проблема? Научиться говорить об этой ситуации не уязвляясь. Например, не вошел чеченский этнос в феодальную фазу - у них не было феодализма, они из военно-родового строя сразу шагнули в развитой социализм. Строго говоря, их туда втянули. В 30-е годы у марксистов была даже концепция: «ускоренное развитие нации, минуя формацию». То есть из феодализма - в социализм, минуя фазу индустриализации. Но часто это воспринимается как оскорбление национального достоинства. Типа: «Мы значит к науке не приспособлены?! Вы хотите сказать, что умнее нас?!», - или - «Это культурный империализм. Вы нам под видом университетов, филармоний и национальной оперы насаждаете у нас свои империалистические и колониальные интересы».

Так какова должна быть культурная политика, которая позволила бы в пределах прав человека (уголовного и гражданского кодекса, а также в силу отеческих уложений и т.д. и т.п.) рационализировать и обсуждать, что-то делать в этой сфере. Это проблема №2.

Это список можно было бы продолжить практико-сообразными проблематизациями, которые далее превращаются (или способны превращаться) в некоторые мегапроекты или программы

Вопрос. Правильно я поняла, что есть мир, в котором возникают эти вести и вызовы, а дальше никто на них не отвечает?

Генисаретский. Простите, что значит «никто не отвечает»?

Реплика. Нет в обществе какой-то общей позиции.

Генисаретский. Согласно закону об общественных организациях (и той свободе слова, которую мы получили и т.п.), они создали свои общественные организации и национально-культурные автономии. Они уже сами институционализированные субъекты этого мира. Они партнеры. Между собой они нашли это согласие. Венгрия, Финляндия, Эстония и пр., образуют международную ассоциацию финно-угорских народов. И если «умники» из Москвы и Петербурга на это не реагируют, это, как говорится, их проблемы. Это заскорузлые «умники», которые ничего кроме своих «болячек» не видят. А на происходящее рядом (между прочим, творчески интересное) не реагируют. Поэтому мы должны ввести натурализацию в систему государственной власти.

Реплика. Сейчас уже не так бывает.

Генисаретский. Не так. Еще полгода назад они говорили: «Всех загнать в русский мир». На что им из исламского мира показали фигу.

Ответственность возникает тогда, когда мы это функционализируем в какой-то системе управления. А в гражданском мире (в собственном) эта весть обращается как обращенная. И я бы задал вопрос: «Что значит, отвечает?» И: «Кто в праве за это отвечать?» Это с какой стати кучка бюрократов под названием «администрация президента» будет отвечать за судьбу моего народа?! Ха-ха! Рассмешили! Ну, напереселяли вы эти народы в 30-40-е годы - получили Чечню, Крым и т. д. Что дальше хотите? Поэтому вопросы:

-какого типа партнерство?, что за фигура гражданского общества?

-при какой трактовке прав человека (прав народов и вообще коллективных сущностей), при какой гуманитарной стратегии эта весть превращается в вызов и повод для развития?

Я сейчас не предлагаю решения, я обсуждаю проблемную ситуацию, из которой растут некоторые вопросы. Меня сейчас интересует следующее: как отсюда вырастают исследовательские программы? Каковы типы корпоративной культуры? Это мы обсудим, если дело дойдет. Просто никто это обсуждать не хочет, никто не формулирует проектов. Все «шустрят» на своих тусовках, а публичных проектов не делают.

Реплика. Выработка языка для общения с равноправными партнерами и для описания ситуации – это два типа языка?

Генисаретский. Установление коммуникации – это одно. И второе, действительно, выработка языка, чтобы эту жизненно-практическую ситуацию трансформировать в том числе и в исследование.

Реплика. Это обязательное условие?

Генисаретский. Ну а как иначе мы будем разговаривать? Иначе мы (через некоторые исследовательские установки) привнесем туда что-то не то. Но ничего изобретать не надо. Если будешь заниматься исследованием, то поймешь, что у нас «хозяйство безотходное» и если что-то сделано, то это постоянно используется. И мы можем этим воспользоваться и двигаться дальше.

Завтра я буду обсуждать вопрос: где нужен собственный методологический проект? Когда нужен академический, исследовательский проект, тогда пусть работают языковеды, филологи, этнографы, культурологи. Этот разнопредметный творческий поток, который идет и будет идти в тех институтах культуры, которые уже есть. И надо увидеть эту работу и понять, что именно с ней можно делать дальше. Это вопрос о том, когда возникает потребность не в академическом, а в методологическом проекте. Все, что можно сделать экспертным, консультационным, проектно-аналитическим путем будет сделано и так. И в этом случае методология не нужна, она избыточна.

Вернемся в последним минутам вчерашнего заседания. Там мы зафиксировались на очень важном обстоятельстве, которое и является переломным пунктом. Этот вопрос вчера был зафиксирован рамками. А именно – была установлена связка двух требований к искомому решению. Обратите внимание на то, в каких словах это было сделано. Они радикально научны. Это такой странный перелом между посильностью и познавательной деятельностью.

Сознание – это антропная форма познания. Сознание – это посильный для человека способ познавать. Сознание в нас синтезировалось. Я называю этот процесс антропологическим синтезом. То есть в культуре постепенно (по мере движения истории) складываются фигуры человечности и схематизма сознания. А что непосильно? Непосильно отождествлять себя с гипер-мега-машинами. Мы можем в них позиционироваться, владеть одной-двумя-тремя позициями, но никогда не сможем стать равномощными такой машине. И вопрос в том: в каких концептах, в какой логистике эта посильность мыслима?

А второе, находящееся за переломом, противоположное требование – то что возбуждало, напрягало, вдохновляло, воодушевляло и обладало бы побудительной силой – исследование, познавательная деятельность.

И если в первом случае стоял вопрос о логистике (в каких единицах можно мыслить и практиковать посильность?), то во втором - больше о ресурсных источниках, о мотивационных побудительных энергиях, которые Гумилев назвал «пассионарностью». Или иначе – аффективная энергия.

Вчера была номинирована эта связка и она очень симптоматична, потому что до того никто не спрашивал об энергии деятельности. И мы сталкиваемся с таким странным обстоятельством (при процессе саморазвития систем деятельности и формировании этих мега-машин), что точно так же, как исчерпываются природные ресурсы и происходит загрязнение природной среды, могут исчерпываться ресурсы пассионарности и наступать усталость или (как это называется у Гумилева) «пассионарный надлом».

Посильность интерпретируется из логистики, а мотивационность из ресурсности. Это такая концептуализация тех качеств, которые были вычищены. Социологическая коллизия состоит в том, что предыдущий фактор развития (философский, методологический и прочие) оставил нам законченную форму размышления и действия для посильности. И эта законченная форма наличествует в теории и концептуалистике способности, которую так не любят и методологи, и философы (которые вечно ратуют за психологизм).

А, между тем, весь наш разговор о том, что наше сознание или психика устроены из каких-либо способностей или функций. Как то: мышление, восприятие, память, воображение, понимание, способность к общению… На языке общесистемном – это психические функции. И когда Юнг и постфрейдистская психология стали говорить уже не о сознании, а о психических реальностях (поскольку сознание - только одна часть психики), то стали говорить о них уже как о психических функциях. Или просто о функциях. Отсюда двойственность постановки вопроса.

С одной стороны – чтобы заниматься сюжетом этничности, нужно подходить к делу в неразрывной целостности. Нужно чтобы была интегрирована память (как способность к анамнезису), воображение и мышление. Только тогда, когда эта связка работает вместе, когда ее составляющие развиты равно, тогда мы естественны. А если что-то из этого в вас угнетено, то у вас будут затруднения и, в частности, вы не сможете работать с символическими формами и будете все объективировать и технологизировать. Это суждение на языке способностей.

Но практически о том же самом я говорил, когда упоминал о типах деятельности. А на системодеятельностном уровне, на языке мега-машин мы (чтобы поднять эту проблему) стали бы говорить о типах деятельности, которые нужно сопрячь. Тут требуется исследование, проектирование (вместо воображения), требуется поднять проблему трансляции и трансляционных функций. Это будет системодеятельностный портрет того же самого о чем я говорил, но на языке способностей, воображения, мышления, памяти.

Логистика в классический период, когда сознание было в ходу, была логистикой способностей. В сфере гуманитарной психологии постфрейдистского типа это разговор на языке психических функций и разного рода психопрактик. Причем, как справедливо отмечали многие, перечень этих способностей природно не задан. «Господа, нас ждут открытия новых способностей! Способности порождаемы. Более того – порождаемы прямо на наших глазах». Например, вспомните историю философии, период, когда возникла герменевтика, после которой была выявлена способность к пониманию. Ни у Платона, ни в средние века не было такого понятия как «понимание», не было такой науки – герменевтика. Не было такой способности. Она не была впаяна в схематизм сознания человека. А практика гуманитарной и экзистенциальной психотерапии настаивает на том, что сейчас у человека важнейшая и актуальнейшая способность – это сознавание. Не рефлективное осознание, а сознавание здесь и теперь. И вслед за этим сознаванием в реальном времени, должно на этих же скоростях двигаться воображение, мышление и память. Отсюда и возник лозунг: «Мышление на больших скоростях». То есть мышление в условиях боя.

Предположим, что способности порождаемы. И может быть, как некоторые надеются, они еще и психотехнически программируются. Но только этот мир, в котором будут происходить такие открытия, обретения новых способностей – это сверхзадача. Сверхзадача и научной психологии, и исследующей, и познающей. Поэтому вопрос о посильности - это вопрос о логистике.

Итак, пока я говорю только о логических функциях сознания, затем психики, а затем каких-то функций, которые полагаются самой реальностью. Владимир Нефедов(*), написавший книгу «Рефлексивные структуры», определил рефлексию как системные свойства. Не как способность сознания или психики человека, а как способность, которая присуща системам. Он прочел доклад о системах, которые видят сны. Суть доклада была примерно такова:

Компьютерный парк, задействованный в оборонном комплексе страны, не функционирует в мирное время. Но, представьте себе, что он (как и человек) способен обучаться во сне. И он обучается все время (пока вынужденно бездействует). Представьте, чему эти машины могли научиться за 30 лет?!

После доклада начался большой цикл исследований этой темы. Но это только промоушен полагания рефлексии как системного качества. Не с воспроизводством трансляций, а с рефлексией. Поэтому полагание функций в антропной форме, как системы качеств и исследование их в неких мирах, – это поиск посильности логистики.

Но ведь мы говорим о реальных людях и о посильности в данный момент. То есть нам надо решить какую-то задачу и сделать это в назначенный срок. Технически решить. И сделать это надо в реальном времени, до, к примеру, 2012 года, чтобы быть конкурентоспособным и не отстать. И поэтому нам придется работать с такими посильностями, которые посильны нынешним людям, включая младенцев и молодежь.

Понятен вопрос? Я продолжаю двигаться в схематизме этих функций. Все это вопрос о ресурсности. Намек на другую стратегию. Откуда наше представление о стратегии? Из корпоративного мира - мы читаем книжки по корпоративному управлению Еще откуда? Из военного дела – китайская стратегия, греческая стратегия… Назовите мне хотя бы еще две сферы, из которых растут ноги у стратегии. Одна лежит под боком – это дипломаты. Дипломатические стратегии, это другой профессиональный цех и другие языки. Причем дипломаты осознали себя в данный момент переговорщиками, профессиональными коммуникаторами разных политических миров.

Кутузов. А в конфессиях нет стратегии? У католиков, например.

Генисаретский. Есть. И не только. Помните, как звучала идеальная анкета на излете «застоя»? «Русский, православный, член КПСС». И это была не шутка.

Но вернемся к ресурсным подходам. Где ресурсы профессионалов? Работа с этой ресурсностью принципиально другая. Например, в управлении идеальными считаются два качества – предусмотрительность и находчивость. И эта проблема сугубо методологическая, потому что это миры безэнергийные. Они работают с омертвелыми сущностями лишенными энергии. Для этого есть роботехника, автоматика, где человека заменяют машины. Но это уже другой раздел, это часть технического мира. А мы работаем со стратегическими ситуациями, которые требуют энергии, мощи. Иными словами, есть качества информационно-символические, а есть энергийно-деятельностные. И вчерашний фрагмент мне кажется актуальным потому, что впервые мотивационная энергия (способность побуждать и поддерживать напряжение) была включена в задачу метапрограммирования, о котором шла речь.

Реплика. В исследованиях финно-угорского мира будет прорисовываться этнокультурная ситуация, которая сейчас складывается?

Генисаретский. Да. В них будет прорисовываться, вырабатываться фигура приемлемости другого приятия, другого доверия к этничности. Это тоже историческая вещь. Это будет делаться не на века, а двумя-тремя поколениями, чтобы нечто привнести или сохранить.

Реплика. Правильно ли я понял, что в вашем понимании история не сводится только к экономическому развитию?

Генисаретский. Не «в моем понимании». Наша точка зрения на стратегию регионального развития такова, что развитие не сводится к экономическому и даже социально-экономическому. Оно включает в себя весь спектр, в том числе - гуманитарные стратегии и практики. В этнополитике очень мощные собственные стратегии и тенденции и (на каждой новой исторической фазе) они по-новому сходятся между собой. Надо уметь простраивать поток воображения в этно-культурно-политическом аспекте.

Реплика. Существует ли энергийный язык? И платоновский, и современный?

Генисаретский. Я приведу пример и на этом закончу. Недавно я видел сон, которому придаю большое значение. Я увидел картинку и понял, что она с компьютерного экрана. Я видел сон не в естественном свете разума, как сказал бы Декарт, а в экранном, люминисцентном свете. Когда я проснулся, меня осенило, что грядет ситуация, когда естественного света будет не хватать так же, как уже не хватает воздуха, воды и т. д. А что такое сознание? Это наша способность видеть ясно. А ясно можно видеть только в свете. А теперь представляете себе – грядет экологическая ситуация, в которой света будет не хватать. И это то же самое суждение, которое я говорил вам вчера – знания на всех не хватит. И деятельности на всех не хватит. Все это конечно, как и все в человеческом мире. Человек - существо конечное. Это фундаментальный постулат антропологии. Ресурсы и ресурсность - это не только деньги, не только время, не только природные ресурсы. Например, человеческие ресурсы - это не количество людей с определенным здоровьем и образованием. Это люди с определенными компетенциями, способностями и обладающие, в частности, некоторым количеством света. Есть светлые люди, а есть святые. И есть темные. Значительная часть людей пребывает в бессознательном состоянии, во тьме - она слепа. Так что помыслите на досуге о ресурсе под названием «свет».