- Какой смысл Вы вкладываете в понятия "государственная безопасность", "общественная безопасность", "безопасность личности" применительно к сегодняшней России?

- За последние 25 лет это понятие очень расширилось, потому что стали видны совершенно новые угрозы, которые не были предметом внимания, анализа, мониторинга ещё в конце 60-х годов. Например, экологическая безопасность, которая благодаря работе Римского клуба и в дальнейшем ряда общественных международных движений и организаций, стала приоритетной в анализе тех проблем, с которыми приходится сталкиваться человечеству на рубеже нового тысячелетия. Демографическая проблема тесно связана с первой: не просто взрывной рост народонаселения, но и асимметричный рост, когда одни районы перенаселены, а другие, наоборот, продолжают оставаться практически незаселёнными. С этим связана третья важная проблема: асимметричность экономического роста. Хотя после первой мировой войны и существовала гипотеза, что постепенно различие между странами сгладится и экономическое развитие станет всемирным, сегодня понятно, что богатые страны станут богаче, а бедные - беднее.

Резкий рост экологических затрат, затрат на реабилитацию природы вызывает снижение рентабельности многих бизнесов, а демографический рост в развивающихся странах, где новому поколению нельзя обеспечить ни достойных условий жизни, ни необходимой подготовки кадров. Вложения в человеческий капитал - это достаточно большие затраты, которые развивающиеся страны позволить себе не могут. Тем самым они порождают феномен экономических различий, потому что если люди неграмотные, неквалифицированные, то они не готовы к новым условиям работы, а, значит, опять нуждаются в помощи.

Всё это создаёт феномен усиления различий не просто в уровнях, а, самое главное, в темпах экономического развития. Когда одни страны развиваются быстро, другие - медленно, эти различия усугубляются. С этим связан кризис институтов глобального распределения и перераспределения ресурсов: все международно-политические, международно-экономические институты были ориентированы на то, что различия будут планироваться и не будет таких вопиющих проблем, а реально проблемы обостряются. С этим международные институты просто не готовы работать, у них нет на это ни средств, ни инструментов. Поэтому и возник феномен терроризма... Я бы сказал, это больше чем терроризм, это фактически новый тип войны. Не случайно Буш сказал, что нанесён удар по американской государственности. Но если с одной стороны субъектом военных действий является Американское государство, то субъект с другой стороны непонятен. Это некие астероидные группы, которые могут включать в себя (и, скорее всего, включают), во-первых, представителей разных национальностей, разных стран, во-вторых, совершенно разных социальных слоёв, потому что кроме исполнителей самого акта есть ещё вдохновители. Эти группы распределены довольно сложным образом.

- Можно ли их определить?

- Самый сложный момент этой ситуации - анонимность. Терроризм принципиально анонимен. Есть разные слои, поддерживающие его, есть те, кто является активными террористами, а есть и те, кто использует этот тренд мирового развития в своих целях.

- Ссылаться на терроризм многим выгодно...

- Конечно. Терроризм не сам по себе является угрозой, угрозой являются его вовлечение и использование в совершенно других системах взаимодействия. То, что с помощью терроризма, начинается война между государственными и негосударственными институтами.

- Каким образом?

- Сетевое сообщество исламистских организаций (с высокой вероятностью, именно оно) нанесло удар по самой сильной военной державе фактически безнаказанно.

- Вы считаете, что можно предположить допущение теракта федеральными службами ради развязывания войны?

- Можно, но мы же этого не знаем. Более того, подозрения, направленные на тех или иных конкретных участников ситуации, сами по себе есть углубление и расширение конфликта. Потому что, как только вы начинаете кого-то подозревать, вы начинаете ему не доверять, и возникают разногласия...

- Какой из возможных вариантов участия России в глобальной антитеррористической операции кажется вам наиболее предпочтительным с точки зрения долгосрочных интересов нашей страны и её безопасности?

- Опять вы сводите все к более простому и узкому вопросу. Давайте спросим себя, о чём свидетельствуют проходящие события? Прежде всего, о том, что глобальные политические инфраструктуры не работают. Не важно, безопасность ли это, экология, демография или бедность. Например, когда в каких-то регионах мира начинается голод, то, несмотря на то, что вроде бы есть продовольствие, есть институты, которые могли бы помочь, машина не работает. Экологическая проблема тоже требует межгосударственного согласования и решения. Мы вынуждены признать, что вся ялтинская и постъялтинская система международно-политической и международно-экономической деятельности не работает. А без этого бессмысленно обсуждать роль России. Понятно, что если сейчас Россия сможет участвовать в построении новой системы, если она выстроит нужную схему, это даст новый шанс и для экономической, и для социальной политики. Россия может вмешаться, но не в систему терроризма, потому что это очень узкий вопрос, а в целом в систему международно-политического регулирования конфликта и международных политических институтов, которые призваны решать эту проблему. Обратите внимание: в момент кризиса всем было понятно, что финансовая система, опирающаяся на доллар, тут же покачнулась. Представляете, какие будут последствия краха доллара для всех?! Здесь под угрозой оказывается не только политический институт, но и тесно связанный с политикой институт финансово-экономический, который тоже может начать рушиться под влиянием таких событий. И сейчас не менее важно спроектировать и выстроить новую международную систему, чем, скажем, как-то модернизировать деятельность ООН и ОБСЕ и институтов, связанных с безопасностью. Потому что финансовая система не менее важна для безопасности, чем деятельность силовых структур и армии. Кризис международной финансовой системы не менее опасен, чем акты терроризма. Кстати, обратите внимание, что феномен такого "отвязанного" терроризма зародился именно в палестино-израильском конфликте. Именно в нем была продемонстрирована невозможность найти политическое решение. Почему? Потому что многие вещи завязаны на конфессиональный базис, на конфессиональные отношения...

- В которые государством не вмешаешься вообще?

- Конечно. В этом смысле терроризм порождает общество, исходя из совершенно других базисных предпосылок, конфессиональных, этнокультурных, и современная политика здесь бессильна. Когда вы сводите все проблемы к терроризму, вы сужаете тему. Сейчас у России есть вариант участия в процессе проектирования новой системы международно-политических институтов.

- В какой плоскости - идеологической, военной, экономической - лежит, на Ваш взгляд, путь разрешения чеченского конфликта?

- Теперь уже на всех плоскостях.

- "Теперь уже" означает, что ранее была какая-то другая возможность?

- Я думаю, да. Люди, которые достаточно глубоко занимались изучением ислама, системой расселения мусульманских общин на территории России, задолго до чеченских событий указывали на возможность такого развития событий. Но вы понимаете, у нас ведь не очень прислушиваются к этому. Я буквально на днях был в Институте Востоковедения в Санкт-Петербурге, где очень мощный центр по изучению ислама. Они выразились по этому поводу с юмором, сказав, что на стоимость одного танка можно было в течение пяти лет финансировать их институт. А теперь уже этот конфликт зашел так глубоко и приобрел уже такие масштабы, которые не решаются ни в одной из этих плоскостей. И вы еще не назвали культурную, экономическую, конфессиональную, психологическую плоскости.

- Существует ли угроза "ползучей исламизации" регионов Поволжья?

- Да, существует.

- Что ей можно реально противопоставить?

- На сегодняшний день только политику, последовательную, достаточно демократичную. Больше ничего.

По инициативе Кириенко создана комиссия по этнокультурной конфессиональной гражданской идентичности и разработки в этом вопросе по Приволжскому округу начались больше года назад, и сейчас, я думаю, у нас есть достаточно развитое представление о том, как можно было бы действовать в этой области.

- Согласны ли Вы с утверждением, что после 11 сентября в мире окончательно и совершенно оформились новые отношения между цивилизациями, чреватые мировой войной?

- Нет, это, слава богу, не так, хотя мы находимся на грани развертывания хантингтоновского сценария столкновения цивилизаций. Но пока еще, на мой взгляд, сохраняются определенные политические и культурные ресурсы, чтобы по нему не пойти.

- Можно ли было спрогнозировать такую акцию терроризма по отношению к Америке? Был ли этот теракт полнейшей неожиданностью, или подобного следовало ожидать?

- Да нет, думаю, это не было полнейшей неожиданностью, более того, я знаю очень много прогнозов, в которых такая возможность анализировалась, описывалась. Даже в художественной литературе. Скажем, у Тома Клэнси есть книга, одна из последних, в которой он весь этот сценарий описывает. Это, конечно, художественный вымысел, но, может, террористы прочитали эту книгу и воспользовались?

- Были ли в истории человечества ситуации, сходные с сегодняшней?

- На каждом историческом этапе всегда существуют глобальные противоречия между новыми процессами и старыми инфраструктурами, и это противоречие порождает целый ряд феноменов разрыва, рассогласования. В частности, сегодня это феномен разрыва между процессом бурного неоиндустриального и экономического развития, глобализации экономики и современными политическими и экономическими инфраструктурами, еще не готовыми к нему. И этот разрыв порождает целый ряд конфликтов, проявления которых мы сейчас с вами наблюдаем в виде малых войн, региональных столкновений, усиления геноцида, этнических и прочих противостояний. И в частности, события в Соединенных Штатах - лишь одно из внешних проявлений этих конфликтов.