– Петр Георгиевич, часто приходится слышать, что заканчивается старый этап регионального развития страны и начинается новый. Каковы характерные черты предыдущей формы регионального развития и что такое новый этап?
– Старый этап – период с 1985 по 2000 годы, перестройка плюс время экономической реформы. Его основная характеристика заключалась в том, что территориальные элиты получали от фрагментации большого пространства и государства гораздо больше, чем от его единства.
Сначала это привело к развалу Советского Союза, когда от страны отделились те ее части, которые обладали наиболее выраженным протогосударственным устройством. Дальше процесс захватил и ряд территорий внутри самой Российской Федерации.
Это случилось потому, что в качестве основы территориального устройства нового государства были выбраны советские административные границы, результат сталинской нарезки территории, за которыми фактически уже не стояло никакого культурного или экономического смысла.
Многие трудности, которые испытывают страны СНГ и Балтии сегодня, вызваны тем, что за государственным проектом у них часто нет долгосрочных экономических обоснований.
Особенно это видно на фоне идущей интеграции Европы, которая ищет новые границы относительно глобальных и региональных рынков, а не в административных рубежах.
На территории России процесс фрагментации продолжался достаточно долго, пока не стало понятно, что ставка на традиционный индустриальный подход, на то, что территориальные элиты получают доступ к процессам приватизации и активам распадающегося хозяйственного комплекса, а сами эти территории при этом конкуруют между собой, ни к чему не ведет. В результате мы только подрываем позиции российского бизнеса и страны в целом на мировых рынках.
Поэтому этот этап, в общем, закончился «по общему согласию сторон», и никакой сильной борьбы со стороны субъектов федерации за сохранение этой модели мы не наблюдаем. Она себя исчерпала в глазах всех.
В свое время многим казалось что выход – в независимости. Казалось Николаеву в Якутии, Рахимову в Башкортостане, даже Росселю, который печатал «уральские франки». Эта мысль родилась в эпоху «регионального хозрасчета», когда ныне независимые государства, а тогда советские республики, вдруг решили, что они находятся в ситуации неравноценного, неэквивалентного обмена с Центром, «метрополией». Сегодня мы понимаем, что эти идеи были мифом, одним из мифов советского периода.
Что же касается нынешнего этапа российской региональной политики, то пока его контуры еще не понятны.
Понятно, что надо, чтобы ресурсы территорий стали конкурентноспособными в глобальной экономике. Для этого их надо оценить, и оценить по новому.
Надо увидеть новые ресурсы роста, причем в тех отраслях, которые не совсем привычны и понятны для постсоветского территориального и хозяйственного менталитета.
Надо перестать конкурировать друг с другом, это только снижает цену того, что мы можем предложить на глобальном рынке.
Надо уйти от дублирующих проектов и забыть о долгостроях советского периода.
Надо смириться с межрегиональной миграцией – давайте свыкаться с мыслью, что люди будут уезжать из одного региона в другой. Старая, устойчивая картина территориального распределения населения не может существовать в современных условиях, она будет меняться.
Надо готовится к тому, что активность уходит из одних точек России и переходит в другие. Но вот что нам крайне необходимо – это создание нескольких подобных опорных точек –центров или полюсов роста – в в Сибири, на Дальнем Востоке. Иначе вся активность будет продолжать уходить в Москву, а эти территории мы не сможем удерживать – сначала экономически, потом – политически.
– Идея суверенитета по прежнему жива в сознании региональных элит, возьмем хотя бы пример Татарстана, лидера в отстаивании самого понятия «суверенитет». Как бы Вы охарактеризовали представление о суверенитете у федерального Центра и регионов?
– Этот вопрос выводит нас в государственно-правовую действительность, которая сегодня претерпевает серьезные парадигматические сдвиги. Что показывают американские процессы создания общего экономического пространства, в рамках, например, НАФТА и ФТАА? Что показывает опыт ЕС? Они нам показывают, что суверенитет – это совокупность полномочий, которые могут сдвигаться по оси маштабов: с государственного уровня вверх – на межгосударственный, и вниз – на местный, например, муниципальный.
Сегодня часть суверенных полномочий европейских государств переходит на наднациональный уровень.
Я бы предложил рассматривать вопрос о суверенитете в управленческой действительности. В ней основание суверенитета – конкурентоспособность.
Если нет конкурентоспособности в глобальном смысле, то суверенитет придется отдавать, отдавать по частям или отдавать сразу весь. Это вопрос конкретных исторических обстоятельств. И еще могут и не взять – кому нужен депрессивный регион. И они вскоре будут не говорить о суверенитете, а помощь просить. Надо этот тупиковый разговор переводить в плоскость внутристрановой и макрорегиональной кооперации, прежде всего в отношении крупных проектов, в которых заинтересованы все.
Часть вопросов невозможно решить на региональном уровне, сколько не складывай имеющиеся ресурсы. Это вопросы приоритетов развития, новой пространственной организации страны.
Бюджетный цикл сегодня в России – максимум 3 года. Крупные компании – хорошо, если планируют на 10 лет.
Крупные инфраструктурные компании должны были бы планировать на более длительный срок, но у них нет одной из ведущих рамок – концепции пространственной организации страны.
А для стран с большой территорией планирование без учета пространственного фактора невозможно. Посмотрите на США, Австралию, Канаду – институт, который отвечает за размещение элементов общественного капитала на территории, работает и играет важнейшую роль при принятии решений.
Надо создавать либо - министерство по пространственному развитию и инфраструктурам, либо –федеральное агентство пространственного развития, которое, в свою очередь, стимулировало бы создание управляющих компаний по территориальному развитию, контролировало их. Работу этого агенства может координировать некая комиссия при президенте, которая бы рассматривала эти вопросы уже в рамках безопасности, общей стратегии страны.
– Зачастую со стороны региональных бизнес-элит предложение перейти на региональный уровень планирования видится всего лишь как требование передать полномочия более мощным корпорациям, которые уже действуют в масштабах страны и далее. Насколько эти опасения оправданы, насколько можно гарантировать независимость и самостоятельность действий региональных бизнес-элит на федеральном уровне?
- Транснациональные компании все равно выстраивают свою стратегию и в ней существуют места интересов, разбросанные по всему миру.
Это относится как к компаниям, которые возникли на развалинах Советского Союза, так и к международным транснациональным компаниям. На мой взгляд, чем большее число таких транснациональных субъектов втянуто на территорию той или иной страны, тем лучше.
Если они втянулись, то и дальше будут тащить проекты, пытаясь довести их до определенного уровня экономической эффективности. Трудность в том, как втянуть их в работу в регионе.
Когда есть сырьевые ресурсы, понятна стратегия взаимодействия с сырьевыми ТНК, ориентированными на экспорт. Но, когда речь идет о более сложных проектах, особенно в сфере новой, инновационной экономики, то в них так просто никого не затянешь.
Потому что сразу возникают другие факторы: качество человеческого капитала, среды, менеджмента….
Пакистан, Китай, Индия, страны Северной Африки и Латинской америки…. Эти регионы тоже выставлены и продаются на глобальном рынке. В общем, все про все знают – вы никого не обманете – что есть что-то особенное – даже сырья у нас нет такого, которого бы не было в других регионах и странах мира.
Поэтому идет борьба и реальная конкуренция за то, чтобы привлечь предпринимательский фактор и стратегический интерес на свою территорию. Если вы привлекаете кого-то одного, и он понимает, что у него нет конкурентов, он начинает диктовать свои условия.
Моно-профильность развития, характерная для советского периода, когда на некоторой территории только одна отрасль, продолжает мешать нам сегодня. У нас нет достаточного разнообразия интересов, разных субъектов на территории, а значит - внутренней конкуренции и заинтересованности в развитии среды.
Поэтому в большей степени в ближайшие годы будут развиваться только крупные города. Те города, где уже какой-то уровень разнообразия есть, те города, которые сами по себе пытаются входить в глобальную экономику.
Кто придет в эти крупные города-миллионники? Думаю, что сегодня это прежде всего крупные торговые сети и девелоперские компании, заинтересованные в развитии инфраструктуры, которые могут брать на себя комплексные проекты развития. В Москве и Санкт-Петербурге, которые стали мировыми, как минимум европейскими городами, такие компании есть и они уже начинают строить для себя региональную политику. Сегодня они могут придти и в регионы.